Новая игра

— Прости, — сказал он, — так надо…

Быстро хрустнул позвонками, оторвал голову и, приникнув губами к сочащейся ране, принялся жадно сосать. Потом ногтем большого пальца распорол гадюке брюхо, выкинул недавно заглоченную полёвку и принялся есть прохладные, восхитительно освежающие внутренности. Утолив первый голод, ловко ободрал змею и положил под рубашку, поближе к телу, — пусть плоть согреется, пропитается потом, от этого она станет ещё вкуснее, будет просто таять во рту…

— Спасибо, милая, не держи зла. — Лама только собрался двинуться дальше, как вдруг увидел две человеческие фигуры, показавшиеся из-за поросшего ольшаником островка на болоте.

Кто такие, откуда взялись?..

Люди тем временем преспокойно направлялись прямо к нему. Отойдя от первоначального испуга, Лама присмотрелся и увидел перед собой двух старух.

В платках, телогрейках, с палками и корзинками, две русские бабки шлёпали через топь, куда сам он навряд ли отважился бы сунуться. По крайней мере без левитации там точно нечего было делать. Там торчал из воды рогоз, а старухи шли себе, как по ровной дорожке. Странно…

Лама собрал в кулак всю волю, вихрем закрутил энергетические «ветра» — и создал тотемного идама в виде исполинского, с рогами и хвостом, огнедышащего дракона.[176] Из пасти чудовища вырывалось оранжевое пламя, треугольные ноздри смрадно чадили зелёным дымом, когтистые лапы чавкали в болоте, взмахи могучих крыльев гнали по трясине волну…

Вместо того чтобы впасть в животную панику и с визгом удрать, старухи вдруг громко расхохотались.

Ещё миг, и у самого Ламы вырвался надсадный крик. Помимо его воли тотемный идам начал быстро превращаться в гигантского гуся. Вот он взлетел куда-то под облака, а там за него взялись невидимые руки. Раз! — умело свернули шею. Два! — ощипали догола. Три! — снегопадом полетели белые перья, в воздухе явственно запахло жареным.

Вот так. Символ его рода попросту пустили на шкварки.

Лама снова жутко закричал, но уже не от ярости, а от страха. Он внезапно почувствовал себя как завязшая в патоке муха — ни лапой шевельнуть, ни крылья расправить.

Старухи тем временем подошли совсем близко.

— Ну здравствуй, значит, нехристь басурманский, — покачала головой одна из них. — Почто озоруешь? Зачем змеюку нашу обидел?

И её клюка больно ткнула ламу в живот, где, свернувшись под рубахой, прела гадюка.

Он судорожно дёрнулся и осознал, что старуха говорила на древнем тибетском наречии Шан-шунг Маар-инг.