Новая игра

И этот возглас не был пародией на космический старт. Матвей Иосифович, в «мирной жизни» вежливый и осторожный водитель, превратил «Хаммер» в истребитель, разогнавшийся для тарана. В эти минуты перед ним снял бы фирменную бейсболку сам великий Шумахер. Скорость вправду грозила приблизиться к орбитальной, но, едва проехали свёрток на леспромхоз, как Краев с облегчённым вздохом тронул водителя за руку:

— Всё, ямщик, всё, не гони лошадей. Нам некуда больше спешить.

Оксана сдавленно ахнула.

— Как это — некуда? — похолодел Наливайко. — Неужто…

Буйная казацкая кровь гнала его в бой — рвать супостатам глотки. Как это делали во все века его предки запорожцы. Чтобы ни один гад не ушёл, а что с самим будет — не так-то и важно.

«Я дурак, — спохватился Краев. — Ну как есть шут гороховый! Который ради красного словца…»

— Да нет, я совсем не то имел в виду, Василий Петрович. Положите железяку, а то сейчас крышу пробьёте. Я хотел сказать, всё хорошо, всё ладно, наша взяла. Все живы и здоровы… в смысле, все наши живы и здоровы… Матвей Иосифович, теперь можно не спеша, а то ещё гаишники загребут…

— Ох, — со стоном облегчения выдохнула Варенцова, Наливайко оставил гриф, а Песцов перестал мять кулаки. Заказ на драку, похоже, был аннулирован.

«Хаммер» тем временем миновал колченогий указатель, проехал заправку, ангар и больницу и с низким урчанием поплыл улочками Пещёрки.

— Направо… Здесь прямо… — командовал Краев. — Малый ход, стоп!

Фраерман дал по тормозам, и дверцы разом раскрылись.

— Ну, слава Тебе, Господи! Аллах акбар!..

Впереди, метрах в пятидесяти от машины, виднелся маленький зачуханный скверик. И по скверику этому навстречу подъехавшим во всю прыть бежала странная троица. Две собаки и большой рыжий кот. Тихон, Зигги, Шерхан. Окровавленные, жутко уставшие, но непобеждённые. «Хрен вам, пуля и петля. Выживем. Дойдём…»

И ведь дошли…

— Ну-с, любезный Андрей Лукич, мне пора, мерси за прекрасную компанию, — выходя во дворик разгромленного ресторана, сказал Панафидин. — И в качестве благодарности за приятное общение позволю себе… Вы ведь, голубчик, поверите мне на слово?

— Конечно, уважаемый Федот Евлампиевич, конечно, — кивнул Колякин. — Говорите, я весь внимание.

Человеку, неведомо как угадавшему у него в кармане «Ваниль», не поверить было грешно.

— Ну и чудесно, — одобрил Панафидин. — А слово моё будет такое. Скоро в Пещёрке, видимо, станет нехорошо. Очень, очень нехорошо… Так что собирайте вы, Андрей Лукич, свою жену и дочек да отправляйте-ка их, ну, к примеру, в Бийск, к любимой тёще — как бишь её?.. А, ну да, Пелагее Никитичне. Отправляйте, отправляйте — солнце, воздух, природа, позитив и гармония… У вас ведь есть любимая тёща в Бийске? А жена — завмаг? И две дочки-школьницы? Так?

Он выудил из кармана чёрные очки, надел их и сразу сделался похож на агента Смита из «Матрицы». Очки тоже наверняка были офигительной фирмы и заоблачной стоимости, но потрясённый Колякин на них никакого внимания не обратил.

— Правда ваша, есть. И жена, и дочки, и тёща, — севшим голосом сознался майор. — Ну вы, Федот Евлампиевич, даёте… просто Юрий Лонго…

— Что? Юрий Лонго? — вполне по-мефистофельски расхохотался Панафидин. — Этот… этот… — Схватился за бока, но справился с собой и, сделавшись надменно-суровым, махнул рукой. — Всё, Андрей, счастливо оставаться. Не забудьте Оксане Викторовне привет передать…

Миг — и вопреки всем законам физики «академик» очутился у ворот, увенчанных золотой фигуркой павлина. Ещё миг — и Панафидин исчез.

Колякин задумчиво сел в «Мерседес», запустил мотор и поехал превращаться в обычного майора. Он забыл даже порадоваться столь неожиданному и скандальному крушению «Золотого павлина». Какие конкуренты, клиенты, доходы и прочие дрязги на камбузе тонущего «Титаника»?.. Федот Евлампиевич, похоже, не шутил. В судьбе Пещёрки намечались крупные перемены…

Лама. Кикиморы

Темнота перед слезящимися глазами казалась то ощутимо плотной, то гулкой, словно разбуженный гонг, то какой-то стеклянной, опасно хрупкой, готовой расколоться на тысячи частей. Расколоться порывалась и голова. Она звенела, пульсировала, по макушку наливалась раскалённым свинцом. Казалось, стоит сделать шаг, и свинец выплеснется, потечёт по груди, потянется липким пламенем между ягодиц по ногам…. Снова и снова Лама обретал концентрацию, делал выдох и, повторяя мантру, продвигался вперёд.