Новая игра

Худюкова, сгорбившись и закрывая руками лицо, горько плакала женщина. К её плечу, словно силясь защитить, прижималась — действительно пацанка: белобрысая и курносая, в конопушках, лет пяти-шести. Волосы девочки были стянуты разноцветными резинками в этакие весёлые хвостики. Она оглянулась на скрип открывшейся двери и посмотрела на Козодоева ярко-голубыми глазами. Что-то в их взгляде показалось ему странным, но что именно, сформулировать он не успел.

— А, привет насильникам и развратникам, — оторвался от бумаг Худюков. — Вот, знакомься, Владимир Сергеич, прошу любить и жаловать. Твоя преступная страсть Алёна Дмитриевна, собственной персоной. А это Ксюха, плод твоей…

— Не смей меня Ксюхой называть, — неожиданно обиделась пацанка. — Я Ксения Владимировна Тимофеева, мамина дочка.

«Владимировна», — толкнуло Козодоева, и стало тоскливо. Голосок у девчушки был тоненький, но звонкий, как у какого-то смешного персонажа из мультфильма.

— Эх, Ксения Владимировна, — вздохнул Худюков. — Ты бы, вообще-то, не заносилась, а то пока твоя мама…

Он не произнёс слов «приют», «срок» и «тюрьма», но они горели в воздухе, как Валтасаровы письмена.

— Слышь, Эдик, иди-ка ты покури, устал небось, — перебил Козодоев. — Дай я пока с материалами ознакомлюсь… — Дождался, пока Худюков выйдет в коридор, взял стул, поставил и сел против обманщицы и клеветницы. — Ну, здравствуйте, что ли, Алёна Дмитриевна… Поговорим? Как взрослые люди? Что, как, откуда, зачем? А главное — почему?

Странно, он был по-прежнему далёк от каких-то мстительных чувств. Может, просто потому, что её так быстро вывели на чистую воду и она не успела как следует отравить ему жизнь?.. А смотрел Козодоев не на мать, а на дочь, в ярко-голубые, широко открытые, невидящие глаза.

— А что тут рассказывать… там все написано. — Гражданка Тимофеева отняла ладони от лица. Лицо было довольно миловидное, только красное и опухшее от слёз, а в голосе звучала обречённость. — Вы что с этим очкастым, как в том кино?.. Хороший полицейский, плохой полицейский… — Она порывисто всхлипнула, но всё же решилась и прямо посмотрела на Козодоева. Глаза у неё были дочкины. — А тюрьмой с приютом нас нечего пугать. Мы уже всё видели… Пуганые…

История оказалась простой и привычной, таких на нашей правовой и демократической родине тысячи.

…Чечня, бомбёжки, погибший муж. Отчаяние, дальняя дорога в коренную Россию. Где, как выяснилось, женщину с маленькой дочерью на руках никто особо не ждал. Вроде бы власти кого-то принимали и поддерживали, но осиротевшей семье Тимофеевых не перепало ни единой копейки, ни одного квадратного метра. Наконец Господь смилостивился: в очередном поезде Алёна познакомилась с доброй старушкой и вместе с ней приехала в Тихвин. Казалось, жизнь стала потихоньку налаживаться. Алёна вела дом и хозяйство, ухаживала за постепенно впадавшей в немощь бабуленькой, а Ксюха, выучившись ходить, отправилась в специализированный садик.

Уже подумывали о школе, но тут бабушка Александра Андреевна умерла. Из Москвы приехали наследники и мигом продали домик, в котором при бабкиной жизни не появлялись годами.

— Вы видели когда-нибудь, какое у голодного ребёнка лицо? — Алёна Дмитриевна говорила тихо, ровным голосом, и Козодоеву было страшно. — Не по телевизору в передаче «Проблемы Африки», а у своего, родимого… который и света-то белого не видит… Который тебя ещё пытается утешать… Не дай вам Бог… Тут не то что метлой махать — и на панель отправишься, и ещё что похуже придумаешь… И вот подходит этот толстый, на чукчу из анекдота похожий, и с ходу предлагает мне вариант… Такой, что два бабулиных домика можно сразу купить… Рассказывает, как вы жизнь ему поломали, кило героина подсунули. И вот он, отсидев, квартиру продал, чтобы вас под монастырь подвести… Ну я и… ну я и… — Алёна Дмитриевна снова закрыла руками лицо. — Простите меня, если можете…

Козодоев успел повидать всяких-разных мошенников и именно благодаря этому понял: она не пыталась разжалобить его. Она говорила правду. Непостижима душа русского человека — Владимиру Сергеевичу вдруг стало стыдно. Просто оттого, что он мог подпереть банный сруб плечом вместо домкрата. Оттого, что чувствовал за собой всю мощь государства, не удосужившегося поддержать слабых и маленьких. Он густо покраснел и мрачно осведомился:

— А что с глазками-то у нас?

Голос прозвучал хрипло.

— Врачи говорят, стресс, — горестно пояснила Алёна Дмитриевна. — У нас ведь там такое творилось…

— Ну вот ещё, и никакой не стресс, — возмутилась Ксюха и как-то очень по-взрослому махнула рукой. — Что они понимают, эти врачи? Просто я увидела дракона, а драконам это очень не нравится. Вот они и заколдовали мне глазки.

Тут отворилась дверь: у Худюкова кончился перекур.

— Ну что, Владимир Сергеич, ознакомился? Заяву написал?

Козодоев поднялся, помолчал и принял решение.

— Ну всё, — сказал он. — Хватит рассиживать, Ксения Владимировна, давайте собирайтесь, пошли. А то скоромное в латке остынет…