Новая игра

— Какие дела, такое и место, — буркнул Кондрат. Нахмурился и перешёл к деталям. — Значит, пахан, так… Фрицы что-то надыбали и копают холм у излучины реки на север отсюда. А режим у них такой, что люди нормальные там в пахоте, словно черти. Руль вон ихний по окрасу чистый вор, а наяривает лопатой, как последняя шкварота.[57] Однако главная засада в том, что там ещё и узкоплёночные шныряют. То ли мимоза, то ли лямло,[58] и, чует моё сердце, разборки с фрицами по полной у них ещё впереди… Оно нам надо? — Кондрат засопел, свёл брови и выдал, как записной пацифист: — Не надо, пахан! Ни в жилу, ни в кость, ни в масть, ни в пику, ни в тую…

Вот ведь до чего довела жизнь человека. Небось в молодости Кондрат частенько брался за нож, а бывало, что и за ступер — отточенный металлический прут. Оттого и заработал свой погремок, который многие теперь считали фамилией.[59]

— Да, оно нам не надо, — кивнул Фраерман. — Лады, корешок, рахмат. Ну что, пойдём хавать. Пиво, водочка, свинина и раки. Ешь не хочу!

И он кивнул в сторону закопчённой бочки с плавающими в бульоне красными членистоногими. Это не считая хитиновой баррикады, аккуратно сложенной на брезенте.

— Пиво… — встрепенулся Кондрат и с чувством выполненного долга устремился к столу. — Привет честной компании! Налейте голодающему Поволжья…

Бьянка с Варенцовой между тем давно уже перестали думать о талиях — закусывали от души. Они не снисходили в своём разговоре до таких мелочей, как исполины, драконы, египетские Божества и Большой Взрыв. Их волновало действительно насущное: мода, здоровье, прекрасное, мужики, чувства, физиология, режимы, диеты. В этом плане суровая полковница и куртизанка обнаружили одна в другой родственные души.

— Ах, ты только представь… — качала головой Бьянка, и волнующие воспоминания туманили её взгляд. — Я была в короткой эпоксиде,[60] без мастодетона,[61] в изящных, почти не существующих сандалиях из кожи антилопы. На голове у меня была диадема вот с такими, ей-богу не вру, бриллиантами. Хотя, по правде говоря, египетская сетка[62] мне нравится куда больше. Она такая сексуальная. И тогда Хатшепсут…

— С вот такими бриллиантами? Ну, мать, ты даёшь. — Варенцова грозила ей пальцем и потягивала вино. — Насчет сетки не знаю, а чулки в крупную сетку этой твоей Хатшепсут точно пригодились бы. Особенно чёрные. Особенно если с мини, при декольте и на каблуках…

Оксана давно выучилась пить, практически не пьянея. Вот и теперь её сознание как бы раздвоилось. С одной стороны, ей было по-настоящему хорошо: выздоровевший Олег, тёплая атмосфера, милые люди… Ну и что, что плюющие на закон… Другая же половина сознания, как всегда практичная и трезвая, даже не шептала — орала в оба уха: «Да делай же что-нибудь, дура! Делай немедленно! Тебя, дезертиршу, с собаками будут искать! Всей псарней! Таких, как ты, система в свободный полёт не очень-то отпускает. Сцапают — пикнуть не успеешь! И бороться бессмысленно, на то она и система. А раз так, значит, нужно валить, причём не откладывая. Вот только куда? Ни денег, ни документов, ни связей, ни завалященького олигарха в друзьях. Вообще никого, кроме Краева с Тишкой…»

Она привычно поискала глазами кота. Тихон шастал себе где-то в кустах. Потом, видно, соскучился и вышел обратно к людям. Хвост у него был густо перемазан живицей, в зубах красовалась большая полёвка. Походка у Тихона была гордая, чуточку усталая. Он глядел триумфатором, явно ожидая аплодисментов.

— Ну, спасибо, хоть не гадюку… — В первый миг его появления Оксане померещилась мурра. — Плюнь немедленно! От них гепатит!

— А, это ты, самозванец, — обернулась Бьянка. — Добытчик! Что это у тебя там? А-а, мышка-норушка, которая с лисичкой-сестричкой? Ну, молодец…

— Почему самозванец? — вяло удивилась Баренцева. — А ну, гад хвостатый, плюнь немедленно, говорю!

«„Не продадите ли мне эту серёжку? — вдруг без предупреждения выдало подсознание. — Эти боттен, мешок или верёвку?“ Ага, к вопросу об олигархах, — мысленно кивнула Оксана. — Которые велят вписать нужное количество нулей и выбрать банк за границей. Не, ребята, не хочу я к вам, не хочу. А в Пещёрку, где умеют кому надо подложить Эриманфского вепря, кажется, уже не могу. Боты-чоботы… Бабушка… бабушка Ерофеевна…»

— А кто же, как не самозванец, — говорила между тем Бьянка. — У нас в камышах с таким засмеяли бы. Ну, разве что в эпоху Древнего Царства…

Похоже, водка плюс коньяк даже и для неё оказались не вполне Божьей росой.

— Слушай, мать, а не пойти ли нам с тобой на речку? — загорелась вдруг Варенцова. — Освежимся, воздухом подышим, а заодно и котика проверим, как он в плане камышей. Эй, живоглот! — окликнула она Тихона. — Пойдёшь?

— Конечно пойдёт, — решила за кота Бьянка. — А мы с тобой искупаемся на брудершафт… непременно нагишом… Интересно, здесь водятся водяные?

«Девочки, девочки, вы только мне как-нибудь без спасения на водах…» — проводил их заботливым взглядом Фраерман. И обратился к Приблуде:

— А что это, Кондатий, всё немцев не видно? До сих пор роют?