Новая имперская история Северной Евразии. Часть II

Единственным объяснением их стремления интегрировать региональные и национальные группы в общую организацию может быть пример иностранных социал-демократических и рабочих партий, которые действовали в границах уже сложившейся современной политической системы национального государства. Принимая участие в легальной парламентской политике, эти партии (например, Социал-демократическая партия Германии, СДПГ) строились как общенациональные политические машины. Однако в России не существовало легальной сферы современной парламентской политики, а потому не было и никаких «естественных» рамок партийной деятельности. Революционным партиям еще предстояло создать политическую систему, основанную на изъявлении воли нации, и поэтому важно, что социал-демократы с самого начала предопределяли рамки будущей свободной политической нации существующими границами Российской империи. Несмотря на то, что они являлись идейными противниками имперского режима и всяческих форм угнетения, границы империи, вероятно, воспринимались ими как «естественные». Логика их подспудного «империализма» вытекала из самого процесса самоорганизации, «освоения» политического пространства, еще не освоенного сильным конкурентом. Когда-то так определялись границы исторического региона Северной Евразии, который начинался там, где заканчивались пределы «исторических» культурно-политических образований юга. Таким же образом на заре современной массовой политики в этом же регионе проводилось размежевание проектов современных политических наций. Создатели РСДРП «по умолчанию» видели своим полем деятельности всю Российскую империю, но на практике им приходилось учитывать существование мощных местных социалистических проектов на польских и литовских землях, в Закавказье и в украинских губерниях. Внутреннее противоречие между стихийным «революционным империализмом», сознательной освободительной программой и тактическими соображениями РСДРП в дальнейшем существенно скорректирует границы новой российской революционной нации.

Другим важным следствием ориентации РСДРП и других социалистических группировок на образцы легальных социал-демократических партий (прежде всего, СДПГ) была завышенная оценка собственной роли в обществе. Легализованная в 1890 г. как парламентская партия, СДПГ на выборах в Рейхстаг опередила все остальные партии; за десятилетие, предшествующее первой мировой войне, численность членов СДПГ утроилась, превысив миллион человек. Это была подлинно народная политическая партия. Очевидно, российские социалисты примеряли на себя роль СДПГ, с поправкой на вынужденно подпольное существование. Успех, достигнутый СДПГ в конкурентной борьбе вопреки дискриминационному законодательству, они принимали за «естественный» статус рабочей партии. Не испытав себя в открытом политическом процессе в российских условиях, РСДРП и другие радикальные партии претендовали на монополию на «современность», на выражение «передовых идей» от лица всей будущей революционной нации.

В Российской империи не было парламента, а самопровозглашенные левые партии, включая такие многочисленные, как Бунд, Польская социалистическая партия (ПСР) или РСДРП, не были массовыми партиями в буквальном смысле слова. Скорее, их можно описать как гибкие сети подпольных кружков. За исключением кратких периодов революционных подъемов, их поддерживала наиболее радикальная часть общественности, представлявшей лишь часть (пусть и значительную) образованного общества, которое само составляло меньшинство населения Российской империи. Будучи относительно небольшой частью потенциальной гражданской нации империи, российские социалистические протопартии заранее заявляли о выражении интересов «всех трудящихся». Несоответствие притязаний и реальной, весьма скромной, социальной базы рождало подозрительное отношение к парламентской политике: стоит ли рисковать потерять монополию на выражение «народной воли»? Что, если в силу несознательности народа или несовершенства закона эта «воля» не совпадет с планами социалистов? Эта подозрительность, в свою очередь, формировала видение революции как бескомпромиссной гражданской войны.