Новая имперская история Северной Евразии. Часть II

Вторым важным импульсом революционного мышления и движения был культ тираноборчества, радикальное республиканское мировоззрение, в свете которого наследственный монарх — независимо от своих личных качеств и политической программы — представал узурпатором. Риторику тираноборчества использовали революционеры, которые воспринимали себя выразителями воли нации или самой истории. Однако «нация», которую они якобы представляли и которой служили, оставалась равнодушна к их борьбе или просто не существовала как активное сообщество единомышленников.

Третий важный стимул революционного действия был связан не с конкретным идеалом будущего общества и не с политическим протестом против тирании, но с идеей поступательного и однонаправленного исторического прогресса. Романтическая вера в осмысленность и одухотворенность истории, гегельянское представление о восхождении Абсолютного Духа на более высокие ступени самопознания и дарвиновская модель эволюции в разные времена питали революционные теории. Последователи этих теорий не обязательно были врагами режима или рассматривали монарха как тирана — они просто не могли смириться с недостатками существующего общества в сравнении с идеалом аналитически сконструированного справедливого и рационального порядка. Подобная «кабинетная» политика будущего стала особенно влиятельной с появлением марксизма как самопровозглашенной теории научного социализма, основанного на «объективных» законах истории. Неслучайно самый важный интеллектуальный вклад в революционную теорию российской социал-демократии внесла когорта ученых и публичных интеллектуалов, известных как «легальные марксисты». На личном уровне они, как правило, не интересовались и не занимались конспиративной революционной работой. Один из них, Петр Струве (1870−1944), был автором «Манифеста социал-демократической рабочей партии» — программного документа, принятого первым съездом РСДРП в Минске в 1898 г. Позднее «кабинетный революционер» Струве признавался: «Социализм, прямо скажем, никогда не вызывал у меня каких-либо волнений, а еще меньше увлечений… Социализм интересовал меня главным образом как идеологическая сила, которая… могла быть направлена либо на завоевание гражданских и политических свобод, либо против них».

Таким образом, у революционаризма была своя логика, достаточно независимая от степени репрессивности режима. Многие революционеры выбрали этот путь потому, что темпы развития России казались им слишком медленными, или потому, что империя не признавала по-разному определяемые ими сообщества «настоящего народа» как единственную нацию, имеющую право контролировать государственность и суверенитет, или потому, что формы национально-освободительной борьбы совпадали с революционной. Империя, а точнее — имперская ситуация несистемного разнообразия, была главным источником недовольства и революционных настроений в обществе, но она же была главным вызовом для революционеров — не столько в лице репрессивного имперского аппарата, сколько как структурное препятствие на пути создания широкой и внутренне непротиворечивой революционной коалиции. Однако когда такие попытки широкой революционной мобилизации удавались, имперская гетерогенность работала против стабильности режима и, соответственно, способствовала революции.  

Глава 10. XX век: империя в эпоху массового общества

Часть 1. Крах режима русской национальной империи

10.1. «Восстание масс»

Феномен современного массового общества

На протяжении последней трети XIX века, когда сотни радикально настроенных интеллигентов отчаянно пытались вовлечь в революционное движение хотя бы несколько тысяч представителей «народа», в Российской империи происходила невидимая социальная революция. Системные реформы в сочетании со все более громкой реакционной риторикой эпохи Александра II, сменившиеся неприкрытой и последовательной реакцией правления Александра III, приковывали внимание образованных людей к официальной политической сфере. А между тем, в это время происходило переформатирование общества на пространстве Российской империи, подрывавшее основы «старого режима». Миллионы людей выпадали из структур старого порядка и вступали в новые отношения, в очень малой степени опосредованные и регулируемые официальными властями и даже такими «виртуальными» факторами, как обычай или воспитание.