Секрет успеха компактного и недорого имперского государства былых десятилетий заключался в том, что население империи контролировало себя, главным образом, самостоятельно (что, разумеется, не значит добровольно). Вплоть до эпохи Великих реформ имперские власти предпочитали полагаться на сложившиеся на местах формы управления: инкорпорировали местную элиту в ряды имперского привилегированного класса или чиновничества, поддерживали власть духовенства, общинные институты. В этом отношении мало что изменилось в механизмах социального контроля со времен средневековья: человек жил не в «империи» и не в «государстве», а в общине соседей, с которыми он был связан узами родства и неформальной социальной иерархии. Даже в русских деревнях существовали «знатные» крестьянские роды, представители которых традиционно занимали посты в местной администрации, независимо от меняющихся названий должностей. Чаще всего, ближайший полицейский чин находился за десяток-другой километров, поэтому в повседневной жизни главными сдерживающими факторами было мнение и авторитет соседей, а наиболее обычным воплощением власти — староста, чей статус официально подтверждал помещик или корона.
Империя сравнительно успешно справлялась с удержанием власти над пестрым многокультурным населением, потому что это население состояло из множества внутренне однородных общин, почти не сталкивающихся с иноверцами и инородцами. Большинство мусульман жили в окружении мусульман, подчиняясь местным мусульманским авторитетам; большинство евреев жили среди евреев, полностью ограничиваясь в повседневном общении идишем. Русские в поморских селах Архангельской губернии говорили на диалекте, малопонятном русским Курской губернии. По торговым делам разъезжало незначительное меньшинство, на заработки отправлялись, с санкции местных властей или помещика, не дальше ближайшего города. Многоязычие и более активное взаимодействие разных групп населения было более интенсивным на окраинах империи, но и там имперский административный режим позволял и даже принуждал полностью идентифицироваться со своей общиной. Главным обстоятельством, вырывавшим человека из привычного общинного окружения, был рекрутский набор, который воспринимался как стихийное бедствие — в том числе и потому, что человек, на которого выпал жребий, пропадал, чаще всего, навсегда для своей общины. После десятилетий службы отставник селился, как правило, в городе, и его опыт взаимодействия с «большим миром» пропадал для сельского общества. Ключевую роль связующего звена между местными сообществами и центральными властями играли многоязычные посредники, составлявшие служебную элиту империи. Именно эта многокультурная элита образовывала основу империи как единого пространства, а большинство населения существовало в рамках местных общин, со своим «локальным знанием»: языком, культурой, хозяйственными и военными навыками. Это социальное устройство позволяло сохранять общий политический контроль над огромными пространствами Северной Евразии, собирая с населения сравнительно незначительный объем людских и материальных ресурсов для поддержания статуса Российской империи как великой державы.
Как уже говорилось в прошлых главах, в XIX в. выяснилось, что без интеграции «населения» в «нацию» даже современное (камералистское) государство неспособно оперативно и эффективно мобилизовывать ресурсы, необходимые для поддержания прежнего статуса. Поисками перспективной нации было озабочено и правительство, и сторонники альтернативных сценариев построения будущего общества. Между тем, сама социальная база для нации и современных обществ на ее основе уже возникала в городах. До начала эпохи всеобщего образования и вовлеченности в общественную жизнь через газеты (а тем более, через электронные СМИ) только там существовала физическая возможность для взаимодействия массы людей в некоем общем культурном и идейном пространстве, с преодолением многочисленных перегородок локального знания и местных культур. Именно горожан можно было быстро и эффективно мобилизовать — буквально, доставив на сборный пункт, или в политическом смысле — собрав на митинг или демонстрацию, или в экономическом, используя их навыки трудовой мобильности.