Во всех случаях главным стимулом изменений и, одновременно, критерием принятия или неприятия новшеств является рынок — универсальная метафора модерного общества. Рынок идей, потребительский рынок, рынок моды, рынок политиков и пр., наводящий порядок из хаоса своей «невидимой рукой» (но также и ввергающий в хаос только что упорядоченную социально-экономическую среду), не означает ничего другого, кроме своего буквального смысла: множества людей, напрямую вступающих друг с другом в отношения, в результате которых меняется свойство всей «системы». Бывает «дорогой базар» и «рынок покупателя», «регулируемый рынок» и «рыночная паника» — во всех этих случаях общая ситуация складывается из множества частных транзакций. В обществе, условно называемом «домодерным», в принципе, есть все, что отличает современное общество, кроме одного: социально активным является сравнительно незначительная часть населения, в результате чего конфликты и противоречия удается часто улаживать «в ручном режиме», даже если это означает дворцовый переворот или войну. В общем «рынке» участвуют только грамотные и мобильные, те, чьи социально значимые действия не опосредованы разного рода «представителями» и «заместителями»: помещиками, князьями, скупщиками товара.
Все меняется с появлением массового общества широкой грамотности и экономической самостоятельности. Каким бы ничтожным ни был индивидуальный потенциал фабричного рабочего или фермера, их самостоятельность как «игроков» приводит к колоссальному усложнению социальной среды, фактически — превращению ее в «открытую систему», все влияния на которую в принципе невозможно описать единой формулой. Просчитать последствия того или иного фактора можно лишь в категориях вероятности. В массовом обществе грамотных людей, способных взаимодействовать с незнакомцами при помощи абстрактных идей, даже рабочий, получающий пять рублей в неделю, способен причинить миллионные убытки индустрии в случае участия в забастовке, а то и вызвать политический кризис. Поэтому равновесие модерного массового общества всегда неустойчиво, а главным фактором поддержания даже такого равновесия становится не твердая власть, а способность поддерживать обратную связь на всех уровнях и гибко (и адекватно) реагировать на поступающие сигналы. Вот почему рыночная экономика и политическая демократия оказываются тесно связанными с модерным обществом: не в силу неких моральных качеств именно этих форм организации, а благодаря способности постоянно обеспечивать обратную связь с разнообразными многочисленными «игроками» общества, помогать находить компромисс или менять общие «условия игры».
В принципе, имперская ситуация и означает описание общества как «открытой системы» многофакторного разнообразия множества самостоятельных «игроков». До определенного момента реальная политическая конструкция империи стихийно примиряла это разнообразие в рамках единого общества — пока можно было решать межгрупповые конфликты, договариваясь с десятками или сотнями лидеров каждой группы. С появлением массового общества, когда число активных и непредсказуемых социальных игроков пошло на миллионы, имперская ситуация вышла из-под контроля ручного управления. Консервативный модернизм оказался самым взрывоопасным из всех возможных сценариев в этой ситуации. С одной стороны, не признавая права отдельных социальных игроков, режим блокировал каналы обратной связи с обществом. С другой, не желая совершенно отказываться от «европейскости» и не имея ресурсов для подавления всякого своеволия, режим «народной империи» оказывался беспомощным перед лицом нарастающих конфликтов.
Принимавшиеся режимом Николая II меры сами по себе были вполне рациональными способами замедлить взрывной рост и отчуждение от власти массового общества: затормозить приток населения в города, сбить градус недовольства трудящихся, привлечь симпатии народа напоминаниями о славных победах прошлого и пропагандой чувства превосходства над «инородцами». Однако предпринимались эти меры в рамках политического курса, который доказал свою тупиковость еще при жизни Александра III. В структурной имперской ситуации они не только привели к непредвиденным результатам, но, вступив в противоречие друг с другом, вызвали масштабный политический кризис, который смел старый режим в 1905 г.