Русская эскадра, вместо того, чтобы перестроиться и продолжить артиллерийский бой, как требовал Морской устав, начала реализовывать "творческий потенциал", накопившийся за долгие месяцы бездействия, подтверждать свежеполученные контр-адмиральские звания и вообще действовать по собственному разумению. Командующий эскадрой зря пренебрегал авторитетом начальника и надеялся на "сообразительность" флагманов и командиров…
Единственное спасение было в продолжении боя и следовании прежним курсом: даже погибнув, 1-я Тихоокеанская эскадра могла существенно ослабить японский флот, "наложить на него руку сильнейшего духом противника" и тем облегчить задачу 2-й Тихоокеанской эскадры. Но тот разброд и безначалие, который царил между Алексеевым, Макаровым, Куропаткиным, Витгефтом и их штабами, отсутствие "политической подготовки", атмосфера сиротства и пораженчества, окутывающая порт-артурцев – всё это мгновенно спровоцировало в обезглавленной эскадре стихийный бунт, уничтоживший и плоды достигнутого, и саму эскадру.
В жилах командира "Ретвизана" капитана 1-го ранга Э.Н. Щенсновича вскипела кровь шляхтичей, и он кинулся таранить "Микасу", находившуюся от него в 4-х милях. На этом русском броненосце какое-то время был сосредоточен огонь всех уцелевших орудий 1-го боевого отряда. Японский флагман отошёл на безопасное расстояние, а вторично раненый Щенснович приказал дать полный ход и уходить в Порт-Артур, на что имел разрешение Витгефта.
Контр-адмирал Ухтомский, теперь командующий эскадрой, поднял на обрубках мачт и на ограждении мостика "Пересвета" сигнал "Следовать за мной" и пошёл в Порт-Артур, нарушая приказ покойного командующего, данный перед боем. Сигнал этот был почти не виден из-за дыма, закрывающего целые корабли, и сгущавшихся сумерек,
Начальник отряда крейсеров Н.К. Рейценштейн, только две недели как ставший контр-адмиралом, тоже поднял сигнал: "Следовать за мной" и повёл тех, кто пошёл за ним, на юго-восток, в нейтральные порты, выполняя приказ. Сражения уже не было: было лишь обоюдное желание противников, измученных первым в своей жизни морским сражением, хоть как-то "разойтись". Японцы, опасаясь минных атак, ушли на север. Контр-адмирал Ухтомский привёл в Порт-Артур "Пересвет", "Полтаву", "Победу" и "Севастополь". Вместе с ними вернулись крейсер "Паллада", три миноносца и госпитальное судно "Монголия". "Ретвизан" пришёл сам, раньше, чем отряд Ухтомского,
"Цесаревич", материальные потери на котором были минимальны, укрылся в Циндао, в котором отстаивался до конца войны. Вместе с ним интернировались три миноносца. Крейсера "Аскольд" и "Диана" пришли в Шанхай и Сайгон соответственно, причём расстояние до Сайгона почти вдвое превышало расстояние до Владивостока.
Один крейсер "Новик" попытался выполнить повеление государя, дошёл до русских вод, но был обнаружен и потоплен двумя японскими крейсерами в порту Корсакова (о. Сахалин) 20 августа 1904 года.
Увы, несмотря на все усилия, они не привели к тому, чтобы вписать героические страницы в боевую летопись флота. Никакой Лев Толстой не объяснит нам, зачем сражение было дано и явилось ли "нравственной победой" или "нравственным поражением". Наоборот, окончание боя, когда каждый командир и флагман начал действовать кто в лес, кто по дрова, когда боеспособная и победоносная эскадра разбежалась в разные стороны, не дают даже права громко говорить о "сражении в Жёлтом море", оставив описательную сторону кучке специалистов и любителей военно-морской истории.
Оценку ему уже больше века дать никто не решается. Все сходятся на том, что русские моряки действовали превосходно- как британские, немецкие, французские, японские моряки. Сражение (его первая и вторая фазы) явилась профессиональным рекордом
русского флота, достижением, выше которого ему уже никогда не подняться.Пассивность адмирала Витгефта вызывает всеобщее осуждение. Но никто не думает о том, в какие ужасные условия был поставлен этот смелый и талантливый человек. Несмотря на неверие свои силы, Вильгельм Карлович стал самым грозным противником Японии на море, адмиралом, нанесшим Соединённому флоту наибольший урон и даже поставившему тот на край гибели. К сожалению, памяти о нём почти не сохранилось, а останки захоронены в море, в китайских водах, на траверзе мыса Шантунг.