Новая книга ужасов

– Мы могли бы рассказать такие истории, что у вас волосы встанут дыбом, – сказал мистер Треск. – Но это как-нибудь в другой раз. Примерно в полдесятого мы все подготовили, и можно было приступать к делу по-настоящему. Такие профессионалы, как мы, сэр, всегда ценят этот момент. Он нам никогда не наскучит. Вы как бы стоите на пороге проверки себя, сравнения с предыдущими своими достижениями и достижениями других мастеров былого. Ваши умения, ваше воображение, ваша слаженность и решимость будут вновь призваны, чтобы объединиться с вашим опытом и знанием человеческого тела. Ведь вам необходимо уметь чувствовать, когда надавить и когда ослабить, чувствовать, когда какую технику применить, – всего этого достигаешь лишь с опытом. И в это время надеешься, что твой объект, партнер в самых близких отношениях, какие могут существовать между двумя людьми, имеет духовную решимость и физическую силу, чтобы вдохновить тебя на твою лучшую работу. Объект – это наш инструмент, очень важный инструмент. Даже величайший виртуоз, попадись ему расстроенное, поломанное пианино, окажется по уши в дерьме. Иногда, сэр, наша работа оставляла во рту привкус пепла на целые недели, а когда ты чувствуешь во рту пепел, то едва ли будешь помнить о великом замысле и маленькой роли в его огромном механизме.

Словно стараясь избавиться от вкуса, о котором говорил, мистер Треск, не помогая себе ни ножом, ни вилкой, откусил здоровенный кусок стейка и запил его глотком коньяка. Затем, продолжая громко чавкать, залез ложкой в кеджери и начал уныло перекладывать его себе на тарелку. И только тогда, похоже, впервые заметил венецианские пейзажи на стенах.

– Мы принялись за работу, сэр, – сказал мистер Тумак, – так же усердно, как всегда, и даже лучше, чем в большинстве случаев. Ногти были редкой красоты, сэр, ногти были превосходные. И волосы – такие же потрясающие.

– Ногти? – спросил я. – Волосы?

– Превосходные, – ответил мистер Треск, меланхолично разбрызгивая пищу. – Если бы они могли быть лучше, а они не могли, я бы с удовольствием на это взглянул и поаплодировал бы им.

Я посмотрел на мистера Тумака, и тот объяснил:

– Ногти и волосы традиционно считаются шагами номер два и три, но фактически это шаги один и два, поскольку первая процедура относится скорее к подготовительной части, чем к самому представлению. Работа с ногтями и волосами многое говорит о болевом пороге объекта, стиле его сопротивления, балансе агрессивности/пассивности, а данные сведения, сэр, необходимы, чтобы руководствоваться ими при шагах четыре и пять.

– А всего сколько шагов? – спросил я.

– Новичок ответил бы вам, что пятнадцать, – сказал мистер Тумак. – Квалифицированный специалист – что двадцать. Люди вроде нас знают по меньшей мере сотню, а если рассматривать всяческие комбинации и ответвления, то речь пойдет уже о тысячах. На основном, или детсадовском, уровне за первыми двумя шагами идут: подошвы ступней, зубы, пальцы на руках и ногах, язык, соски, задний проход, область гениталий, электризация, обычные проколы, специальные проколы, малые ампутации, повреждение внутренних органов, глаза (легкий уровень), глаза (высокий уровень), крупные ампутации, местное свежевание и так далее.

На слове «язык» мистер Треск засунул себе в рот полную ложку кеджери и исподлобья посмотрел на висевшие напротив него картины. На «электризации» поднялся со стула и, пройдя мимо меня сзади, стал пристально в них вглядываться. И мистер Тумак, продолжая повышать мое образование, повернулся на своем стуле, чтобы проследить за действиями своего партнера. Я сделал то же самое.

После «и так далее» мистер Тумак умолк. Мы вдвоем наблюдали, как мистер Треск ходил туда-сюда перед картинами в явном возбуждении. Наконец, он остановился перед изображением регаты на Гранд-канале и сделал два глубоких вдоха. Затем занес ложку, как кинжал, и воткнул ее в картину, чтобы сделать надрез под симпатичным корабликом и, начав от носа, продолжить его до тех пор, пока не вырезал весь корабль.

– Вот это, сэр, местное свежевание, – проговорил он. Затем перешел к следующей картине, на которой была изображена Пьяцетта. Спустя мгновение он вырезал весь холст из рамы. – А это уже полное свежевание, – он смял холст, бросил на пол и потоптался на картине.

– Он не в себе, – заметил мистер Тумак.

– О нет, вполне в себе, я в высшей степени в себе! – заявил мистер Треск.

Он вернулся к столу и наклонился. Но вместо второго сложенного полотенца, которого я ожидал, достал свою сумку и с ее помощью стал сметать со стола тарелки и блюдца, что стояли перед ним. Затем залез внутрь сумки и с шумом положил передо мной полотенце.

– Взгляните, – велел он. Я развернул полотенце. – Не это ли ровно то самое, чего вы просили, сэр?