Я поднялся загодя, чтобы наблюдать последние проблески жизни, которую скоро придется покинуть. Одной рукой можно не хуже, чем двумя, завязать шнурки и галстук, а пуговицы на рубашке – и вовсе пустяковое дело. Я сложил в дорожную сумку пару скромных, но необходимых предметов – флягу и коробку с сигарами, а в стопку рубашек – черный люцитовый куб, приготовленный по моей просьбе моими наставниками и содержащий, вперемешку с пеплом, несколько фрагментов костей, найденных в «Зеленых трубах». Сумка впервые сопровождала меня сначала в офис моего юриста, где я подписал бумаги о передаче остатков дома джентльмену из Европы, который купил его, не глядя, как «недвижимость, нуждающуюся в ремонте», лишь из-за его (значительно сниженной) стоимости. Затем я посетил своего погрустневшего банкира и изъял оставшиеся гроши со своих счетов. А потом, с радостью в сердце и ощущением свободы от всех ненужных обременений, я вышел на тротуар и занял место в очереди, ожидавшей транспорт. Оттуда покосившийся автобус должен был доставить меня на большой вокзал, где я собирался использовать билет, лежавший в моем нагрудном кармане.
Задолго до прибытия автобуса мимо проехал шикарный лимузин, и, невольно заглянув внутрь, я заметил мистера Честера Монтфорта де М***, показывавшего что-то жестами в разговоре с двумя тучными мужчинами в котелках, сидевшими напротив. Вскоре он, несомненно, начнет обучаться исполнению фортелей.
То, что в большом городе считается мелкими грошами, в деревне может оказаться скромным состоянием, а возвратившийся пророк может быть принят гораздо лучше, чем в настоящей пустыне. Я въехал в Новый Завет тихо, незаметно, со смирением новообращенного, неуверенного, что вышел на нужной станции. Внутри я ликовал, видя, что со времен моей юности здесь ничего не изменилось. Купив достойный, но неброский дом на Скрипчер-стрит, я объявил, что знал деревню в детстве, затем далеко путешествовал и теперь хочу провести старость лишь в этом обществе, применяя свои ограниченные навыки, насколько могут пригодиться услуги престарелого инвалида. Насколько хорошо инвалид знал деревню, как далеко путешествовал и какова природа его навыков, я умолчал. Не посещай я ежедневные службы в Храме, остаток моих дней мог пройти в приятной безвестности за частыми прочтениями маленькой книжки, которую я приобрел на вокзале. Несмотря на то, что моя фамилия была так тесно связана с Новым Заветом и могла быть прочитана на дюжине надгробных камней на погосте, я сбежал в таком раннем возрасте и так давно, что моя личность была совершенно забыта. Новый Завет любопытен – весьма любопытен, – но он не пытается что-то выведать. Лишь один-единственный факт привел к метафорическому убою откормленного быка и возвышению пророка. В день, когда страждущий новичок, спустя пять-шесть месяцев после его обустройства на Скрипчер-стрит, был награжден приглашением прочитать Урок дня, отрывок из Евангелия от Матфея, 5:43–48, оказалось, что среди многочисленных потомков и потомков потомков на скамье для деревенских впервые после неудачного падения с сеновала сидел Делберт Мадж.
Мой старый одноклассник превратился в седоволосую, крепкую копию собственного деда, и, пусть он передвигался все еще с трудом, ум его работал довольно резво. Делберт знал мое имя, как свое собственное, хотя и не мог соединить его со сморщенным стариком, наставляющим его с аналоя любить своих врагов. Но мои лицо и голос так напоминали покойного юриста, бывшего моим отцом, что он узнал меня прежде, чем я закончил читать первый стих. В который раз загадочным образом себя проявил великий замысел Вселенной: мои совершенно корыстные заботы о Чарли-Чарли Рэкетте (представление в комиссию по досрочному освобождению и последующий прием на работу своим шпионом) втайне от меня оказались замечены миром деревни. Я, дитя Скрипчер-стрит, стал героем для живущих здесь поколений! Обняв меня после завершения моей судьбоносной службы, Делберт Мадж попросил помочь разрешить финансовый спор, угрожавший единству его семьи. Я, разумеется, согласился, при условии, что мои услуги будут оказаны бесплатно. Спор Маджей оказался простейшим делом, и вскоре я начал выполнять подобную работу для других деревенских семейств. Однажды под покровом ночи мою обитель на Скрипчер-стрит посетил новозаветский врач, уже выслушавший, пока вправлял сломанные кости жителей деревни, с полудюжину рассказов о моих чудесах. Я нашел решение его нехитрой проблемы, и он расхвалил меня перед своими друзьями-горожанами. С тех пор не прошло и года, как весь Новый Завет знал о моей «трагедии» и последующем «пробуждении», а я управлял деньгами Храма, деревни и города. Через три года наш преподобный на своем девяносто первом году жизни, как сказали Рэкетты и Маджи, «проснулся мертвым», и я, покорившись просьбам большинства, принял его должность.