Новая книга ужасов

После одного дня съемок, Орсон Уэллс бросил «Другую сторону полуночи». Между 1981 годом и смертью в 1985-м он не сделал больше ни одного фильма и не возобновлял работу над такими долгими проектами, как «Дон Кихот». Не делал он и публичных заявлений о причинах, побудивших его оставить фильм, который был заброшен после того, как Джон Хьюстон, Стивен Спилберг и Брайн Де Пальма по очереди отказались его режиссировать.

Большинство биографов интерпретировали этот упрямый отказ от планов по созданию того, что казалось идеальным, невозможно безупречным фильмом, как окончательный симптом неуверенности – губительной черты саморазрушения, которая всегда сосуществовала с гениальностью в душе Орсона Уэллса. Его близкие, особенно Ойя Кодар, горячо оспаривали эту трактовку, и утверждали, что имелись серьезные причины для поступка Уэллса – причины, на которые в дальнейшем еще прольется свет.

Что касается фильма, то осталось две коробки со съемок одной долгой сцены – с материалом больше не работали, и, из-за какой-то финансовой причуды, пленки ушли в запечатанное и недоступное хранилище банка Тимишоары в Румынии. Не один кинодел выражал желание расстаться со своей бессмертной душой, чтобы только один раз посмотреть эти пленки. До тех пор, пока коробки с ними не достанут и не увидят материалы, хранящиеся в них, подобно тому самому «Бутону розы»[148], сохранится загадка последнего, потерянного «Дракулы» Орсона Уэллса.

Гейтс. Там же.

XXXIII

– Знаешь, что самое смешное во всем этом? – сказал Эрнест Горзе. – Я и не думал, что это сработает. У Джонни Алукарда великие идеи, и он однозначно сделал из себя фигуру на побережье, но вся эта чепуха про «Элвис жив» – это слабоумие. Но, опять же, никогда нельзя быть уверенным с нашим милым старым графом. Он уже умирал прежде.

Она пока была слишком ошеломлена, чтобы подняться.

Горзе, в твидовом пальто и рыбацкой шляпе, облокотился на ее машину и царапал полировку когтями на левой руке. Огненные отсветы превратили его лицо в маску демона.

Все, чем она владела.

Вот чего ей это стоило.

– И кто знает, может, Толстячок и не был гением? – предположил Горзе. – Может, им был Борис Адриан. Алукард финансировал всех этих «Дракул» одинаково. Так что, может, ты еще ничего и не испортила. Может, Он на самом деле возвращается.

В ней не осталось духа борьбы. Горзе наверняка это нравилось.

– Тебе следовало уехать из города. Может, и из штата, – сказал он. – Для тебя здесь ничего не осталось, старая. Скажи спасибо, что мы оставили тебе мотор. Отличное корыто, кстати, но не сравнится с «ягом» – протяженные изгибы, хром, мотор. Думаешь, янки пытаются что-то доказать? Не утруждай себя ответом. Это был риторический вопрос.

Она заставила себя подняться на колени.

У Горзе был пистолет.

– Бумага заворачивает камень, – сказал он. – С серебряной фольгой.

Не отряхивая песок с одежды, она поднялась на ноги. В ее волосах запутался пепел. Из других трейлеров вышли люди – напуганные и недоумевающие. А ее фургончик превратился в пылающий остов.

Это ее разозлило, дало импульс.

С быстротой, которой Горзе не мог противостоять, она отобрала его пистолет – сломав ему запястье и сбросив с него шляпу. Он удивился, по-британски сдержанно, и поднял брови так высоко, как только смог. Даже если бы она содрала с его лица недоуменно-ироничное выражение, оно бы тут же вернулось обратно, только искаженным.

– Потрясающе хорошо сделано, – сказал он обмякнув. – На самом деле превосходный ход. Совершенно этого не ждал.