Новая книга ужасов

Короче, девочка обещала вырасти в красавицу. Но ей это не нравилось. Она ненавидела всеобщее внимание, взгляды, завистливую ненависть других девчонок. Она была молчуньей, не из робости, а от нежелания отвлекаться на пустяки, и ее сверстники ошибочно принимали это качество за высокомерие. В старших классах друзей у нее было немного. Она рано поняла опасность дружбы с мальчиками, даже с самыми серьезными, которые проявляют неподдельный интерес к генетическим мутациям и сложному компьютерному моделированию жизни улья. Джейни была уверена в том, что руки распускать такие парни не станут, но вот поручиться за то, что они не начнут влюбляться, она не могла. Так что в старшей школе она была лишена обычных подростковых развлечений: секса, болтовни с приятелями и бездумного времяпрепровождения. Ничто не помешало ей получить стипендию по естествознанию от Интел-Вестингауз за программную разработку схемы возможных мутаций в небольших популяциях бабочек Limenitis archippus, подвергшихся воздействию генно-модифицированных зерновых культур. Она легко закончила одиннадцатый класс, взяла свою стипендию и уехала.

Ее приняли в Стэнфорд и MIT, она же выбрала небольшой, но очень престижный женский колледж, расположенный в крупном городе в нескольких сотнях миль от дома. Родители немного волновались, как их дочурка, которой едва исполнилось семнадцать, будет жить самостоятельно, однако колледж, с его изысканно-простыми, похожими на монастырские, зданиями, прячущимися в густом лесу, снял их опасения. Ко всему прочему, декан лично заверил, что окрестности совершенно безопасны, если, конечно, студентки не начнут шастать по ночам в одиночку. Смягчившись, отец, уступил напору дочери, желавшей во что бы то ни стало покинуть дом, и выписал ей чек на кругленькую сумму за первый семестр. В сентябре она отправилась в колледж.

Выбрала энтомологию, проведя первый год за изучением гениталий самцов и самок капюшонницы серой полынной, – вида совок, обнаруженного в сибирских степях. Она самозабвенно просиживала долгие часы в зоологической лаборатории, склонившись над микроскопом и орудуя таким тоненьким пинцетиком, что он сам казался одним из хрупких усиков изучаемых ею образцов. Она отделяла крохотные и геометрически правильные, как панцири диатомовых водорослей, гениталии бабочки, погружала их сперва в глицерин, служивший консервантом, а затем – в смесь воды и спирта. После чего рассматривала под микроскопом. Очки, то и дело задевавшие окуляр, ужасно мешали, и она перешла на контактные линзы. Впоследствии, оглядываясь назад, она решила, что это, по всей видимости, и было ее главной ошибкой.

В Аргус-колледже близких друзей у Джейн тоже не появилось. Однако она перестала чувствовать себя такой одинокой, как дома. Здесь она уважала своих сокурсниц, достаточно повзрослев, чтобы научиться ценить женское общество. И по многу дней не видела мужчин, за исключением профессоров или жителей пригорода, проносящихся мимо кованых ворот колледжа.

Кроме того, она не была здесь единственной красавицей. Аргус-колледж специализировался на девицах, подобных Джейн: застенчивых и изысканных, изучавших погребальные обычаи монголок или брачные танцы редких австралийских птиц, сочинявших концерты для скрипки и яванского гамелана[150] или пишущих компьютерные программы, вычисляющие вероятность прохождения потенциально опасных небесных объектов сквозь облако Оорта. В этой оранжерее Джейни оказалась не столько орхидеей, сколько крепким побегом молочая. И тогда она расцвела.

Первые три года в Аргус-колледже пролетели в яркокрылом вихре. Летние месяцы были посвящены музейной практике, во время которой она, наслаждаясь одиночеством, чистила и подготавливала экспонаты. Став старшекурсницей, добилась разрешения писать диплом, посвященный в том числе и ее любимым серым полынным капюшонницам. Ей выделили уголок в пыльной прихожей зоологической лаборатории, где она поставила свои микроскоп и ноутбук. Окон в ее углу не было, как не было, впрочем, и во всей прихожей, хотя сама лаборатория приятно отличалась старомодными высокими арочными окнами. В простенках между ними стояли викторианские шкафы с коллекциями чешуекрылых и жуков с неоновыми спинками, необычными трутовиками и чучелами редких разновидностей зябликов (что выглядело, на ее взгляд, несколько трагичным) – их некогда праздничное оперение давно потускнело. Джейн частенько засиживалась там допоздна, поэтому по ее просьбе ей выдали собственные ключи. Вечера она проводила в круге слепящего света маленькой галогенной лампы: загружала данные в компьютер, изучала фотографии генетических мутаций самок капюшонниц, подвергшихся воздействию диоксина, переписывалась с коллегами из Австралии, Японии, России и Англии.