– Мы решили сделать жизнь проще. Аллан терпеть не мог свою работу, а я просто уже наелась по горло… мы подсчитали, что если продадим квартиры и купим лодку, то сможем проводить больше времени вместе и жить лучше – за меньшие деньги.
– И тебе это все еще подходит?
Я гоняла по тарелке полоску перца. Та жизнь предполагалась – и годилась – для двоих. После смерти Аллана я последовала совету ближайших друзей не совершать необдуманных поступков и не бросаться в крайности, так что не стала переезжать или еще что-то существенно менять в жизни. Какой в этом смысл, если подумать? Единственное, что было для меня важно, я все равно никак не могла изменить.
– Я не могла себе позволить переехать обратно в Лондон.
– Есть и другие города. Не говори об этом южанам, но я на самом деле предпочитаю Эдинбург. Или Глазго.
– Думаю, ты не следил за ценами на недвижимость после деволюции.
– Но если ты продашь ферму, то наверняка…
– Это не ферма, Селвин, это фермерский домик. Миленькая безделка. Ферма принадлежит другим людям, и большой красивый дом тоже, и вся земля. Они просто позволяют нам пользоваться дорогой.
– Все равно он должен сколько-то стоить. Подумай об этом. Когда ты начнешь работать над книгой, тебе не захочется ввязываться в кутерьму с переездом, зато потребуется хорошая библиотека под рукой.
Я представила себя в библиотеке, окруженной кипами книг. Думать над проектом, искать сведения, наконец-то заниматься настоящей работой – это все выглядело невероятно соблазнительным.
– Для начала нужно будет составить предложение, что-то такое, что я смогу показать. Просто несколько основных фактов: чем интересна Хелен Ральстон, какую позицию ты предполагаешь занять, почему ее биография давно просится на рынок, – он прервался. – До сих пор ведь ни одной не было, верно?
– Я ни об одной не знаю.
– М-м. Стоит проверить в самых затерянных каталогах университетских изданий… это ты сможешь сделать по сети. И поспрашивай, может, кто-то уже над этим работает. Это тоже полезно знать.
Сердце в груди замерло.
– А если кто-то уже… я все равно смогу написать свою книгу?
– Проблема в том, что издатели всегда рады заказать новое жизнеописание Диккенса или Черчилля, но никто не хочет публиковать две «первых биографии» в один год. Может, даже и в одно десятилетие.
За последние несколько лет я посвящала Хелен Ральстон разве что случайную мысль. До обеда у меня не было намерения писать ее биографию, и все-таки сейчас мне хотелось этого больше всего. Мысль, что от этой идеи придется отказаться, была невыносима.
– Не грусти!
«Предупрежден – не обязательно вооружен», – подумала я.
Я не особенно полагалась на способность знаний уберегать от боли. Если бы я заранее знала, что Аллан умрет от инфаркта в шестьдесят, его смерть причинила бы ничуть не меньше боли – и это знание не помешало бы мне его полюбить. Выходя за него замуж, я знала, что его отец умер от инфаркта в шестьдесят лет, и даже если исключить генетику, по статистике выходило, что я переживу Аллана на несколько десятилетий. Я вышла из крепкого крестьянского рода, и женщины в моем роду жили долго.
– Как мне искать? То есть, с кем говорить?
– Можешь начать с нее самой.
– С нее? Ты о Хелен Ральстон?
Он удивился моему удивлению:
– Она еще жива.
– Жива? Тогда она крайне стара.
– Девяносто шесть или девяносто семь. Ничего невозможного. Не помню, чтобы мне попадалось на глаза объявление о ее смерти в последние годы.
– Я тоже. Уверена, что обратила бы внимание. Что ж. Думаю, у «Вираго» все еще есть ее адрес. И есть довольно новая биография Вилли Логана, там что-нибудь должно быть, – я похлопала по тяжелому тому в висящей на спинке стула сумке.
– Десерт? Нет? Кофе? – Селвин подозвал официанта и, после того как тот удалился, повернулся ко мне: – К слову, я знаю человека, который владеет одной из картин Хелен Ральстон.
– «К слову»?
Он улыбнулся.
– Я только что вспомнил, честно. И он живет здесь, в Эдинбурге. Старый друг. Наверное, мне стоит к нему заскочить, пока я тут. У тебя остаток вечера свободен, или куда-то спешишь?
– Свободен. Ты серьезно? Я очень хочу увидеть картину!