Новая книга ужасов

Подозвав официанта, Селвин быстро отослал его прочь, а потом его карие глаза, добрые и при этом проницательные настолько, что это смущало, снова обратились ко мне.

– Итак. Как ты? На самом деле.

– Хорошо. Все хорошо. Я хочу сказать – нет, на самом деле нет, но, ты понимаешь, жизнь продолжается. Я в порядке.

– Снова пишешь?

Глубоко вздохнув, я покачала головой. Селвин поднял брови:

– А твой роман? Ты писала роман!

Он имел в виду, полтора года назад.

– Он был слишком плох.

– Перестань. Ты слишком пристрастна. Нужен взгляд со стороны. Пришли мне его – все, что есть, – и я подумаю. И дам честную оценку, обещаю.

Мнению Селвина я доверяла больше, чем чьему-либо еще, но мне никогда не нравилось, когда читали мои черновики; порой я сама едва могла их проглядеть. Этот роман был проникнут Алланом, и того счастливого, исполненного надежды писателя уже не существовало.

– Смысла нет, – ответила я. – Я не стану его заканчивать. Даже если он тебе понравится, даже если в нем есть что-то хорошее; слишком многое изменилось. Я не могу вернуть то состояние ума. Не хочу даже пытаться. Мне нужно двигаться дальше, написать новую книгу.

– Хорошо. Это мне нравится. И какой может быть эта новая книга?

К моему облегчению, подоспел официант с напитками. Когда он разлил вино, я подняла бокал:

– За новую книгу!

– За новую книгу, – согласился Селвин. Мы чокнулись, сделали по глотку, а потом он стал ждать моего объяснения.

– Это будет документальная книга, – наконец сказала я.

Моя последняя документальная работа была опубликована почти пятнадцать лет назад. Она не принесла большого успеха, но и не была провальной. Книга получила хорошие отзывы, первый тираж распродали. К несчастью для меня, не было ни второго тиража, ни ожидаемой версии в мягкой обложке. Издательство перекупили, а мой редактор вместе со многими другими сотрудниками попал под «оптимизацию». В суматохе книга затерялась, и, к тому времени, как у меня появилась идея для следующей, мода прошла, настоящего интереса ни у кого не появилось, и моя новая дивная карьера писателя популярной документалистики закончилась ничем. Все это произошло очень давно; я не видела причин, почему бы не попробовать снова.

Селвин кивнул. Когда он заговорил, я поняла, что его мысли шли в том же направлении.

– В том, что тогда у тебя не получилось гораздо лучше, виноват издатель. Это была хорошая книга, потенциально способная надолго задержаться на полках. Я не знаю, почему они от нее отказались, но ты тут ни при чем – ты отлично поработала, и книга могла – должна была – открыть перед тобой качественно новый путь, – он прервался, чтобы сделать глоток вина, и испытующе посмотрел на меня. – Какого рода документальная проза?

– Может, биография?

– Превосходно. С твоим пониманием героев, способностью оживить их в беллетристике – да, тебе бы отлично удалось описать чужую жизнь.

Это льстило мне, несмотря на то, что я знала: поддерживать и стимулировать меня было его работой. Я ожила, как засушенный цветок под струей воды.

– Серьезно?

– И никак иначе, – Селвин просиял. – Всегда есть спрос на хорошие биографии, так что продать будет нетрудно. Я не знаю точно, сколько смогу заплатить авансом, это от многого зависит. Ты же понимаешь, такие проекты могут обойтись недешево, и писать их долго, а еще нужно путешествовать, проводить исследования… конечно, есть и гранты… – он внезапно осекся и склонил голову набок. – А скажи мне, нет ли у тебя на уме кого-либо определенного? Потому что многое зависит от имени.

– Хелен Ральстон, – я не была уверена, пока не произнесла этого вслух.

Многие начитанные люди ответили бы – и вполне оправданно – пустым взглядом или озадаченным покачиванием головы. Хелен Ральстон, что раньше, что сейчас, вряд ли была известна всем и каждому. Ее слава, так уж получилось, ограничилась одной книгой. Роман «В Трое», изданный в тридцатых небольшим тиражом, получил известность в довольно узком кругу. Его немногие читали, хотя проницательные читатели, которые дали себе труд разобраться в сюжете, книгой восхищались. В шестидесятых роман впервые издали в Америке, где появился даже вариант в бумажной обложке для массового рынка – именно такой я читала в колледже. Еще раз ее вытащило из забвения издательство «Вираго» в восьмидесятых, но, судя по итогам моего захода в книжный перед обедом, скорее всего, книгу уже снова сняли с печати.

Селвин знал это все не хуже меня. Не только потому, что жадно поглощал книги, – прежде чем стать литературным агентом, он был букинистом, занимавшимся, в частности, первыми изданиями двадцатого века.

– Я продал свое первое издание «В Трое» Кармен Каллил.

– Не для макета? – я ужаснулась.

Переиздания наподобие «Вираго Классикс» – это фотомеханическая печать с других изданий, процесс, уничтожавший оригинальную книгу.

Селвин покачал головой.

– Нет. У нее уже был экземпляр Питера Оуэна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года. Первое издание она хотела для себя. Я согласился на шестьдесят фунтов. Не думаю, что в наше время получилось бы достать оригинальное издание дешевле чем за три сотни.