Новая критика. Контексты и смыслы российской поп-музыки

Конкретная география таких прогулок, любимых пространств и мест регулярного посещения у петербургских респондентов также уникальна. Из пересечений можно выделить места, близкие к водным коммуникациям (побережья Финского залива в городской черте, набережная Фонтанки, берег Невы), регенерированные («Севкабель Порт», Музей стрит-арта, «Красный треугольник») и действующие заводские пространства и промзоны (Обводный канал, Невский завод), исторический центр и примыкающие к нему районы, зоны рекреации («Этажи», «Новая Голландия»), а также комбинированные районы вроде Волковского кладбища («Смесь из промзон, старой двухэтажной послевоенной застройки, трех кладбищ, железной дороги плюс много зелени»). Кроме того, петербуржцы предпочитают быть открытыми новым впечатлениям и не зацикливаться на определенных местах. Единично выделяются несколько совсем неочевидных «мест силы»: Озерки, Московский проспект, Коломна, Пулковские высоты. Ответ Аврорина на вопрос мы бы хотели привести полностью[513].

Бегство, реакция, теснота, контроль: стратегии импровизационной музыки в российских столицах

Некоторые из опрошенных упоминали распространенный тезис о том, что мегаполис создает дискомфорт, но этот дискомфорт и является главной причиной занятия. Мое исследование подтверждает этот тезис — практика музыки как поддержания собственной идентичности, инструмента взаимодействия с окружающим миром и самовыражения преобладает у артистов из обеих столиц. Многие из респондентов считают, что музыка сейчас (как и другие искусства) находится в крайне интересной точке существования благодаря развитию технологий и относительной доступности средств ее производства. Создаваемое же в процессе производства и/или прослушивания музыки эстетическое переживание, таким образом, является не практикой эскапизма, а скорее обратным явлением — способом преодоления социальной атомизации и творческой разобщенности[514].

Любопытно, как именно вышеупомянутый дискомфорт возникает и как происходит адаптация к нему жителей каждого из городов. Результаты опроса вполне ясно показывают, что представители московской экспериментальной сцены в достаточной степени озабочены происходящими в городе общественно-политическими событиями, которые не могут не накладывать отпечатка на звуковой эксперимент. Вне зависимости от того, создается ли их музыка под прямым влиянием таких явлений или же характеризуется прямым отказом от политизированной повестки, политический фон равным образом формирует высказывание московских музыкантов. Для ряда артистов импровизационная и экспериментальная музыка — попытка выплеснуть внутреннюю энергию (в том числе — накопившееся раздражение от невозможности прямым образом повлиять на происходящие события) в нечто физическое, фиксация ощущения происходящего и себя в нем в чистую физическую форму, которой является звук. Тусовка единомышленников, таким образом, понимается как сообщество, не ограниченное институциональным подходом сдерживания и регуляции.

Космополитические взгляды, которые артикулирует треть опрошенных артистов, если даже не вытекают из ощущения последними мегаполиса как пространства экономически, культурно и социально неоднородного, то представляются как раз одним из условий обращения к импровизации и/или аудиальному эксперименту, игнорирующему или деформирующему поп-стандарты времени и места. Музыка, которая не основывается на конвенциональных структурах (или построена на их максимальном смешении до неузнаваемости отдельных частей), прямо позиционируется ее создателями как то, что доступно не только для понимания или свободной интерпретации в любой точке земного шара, но и как искусство, которое как раз за счет вышеописанных признаков родственно аналогичным практикам схожих сообществ в других географических точках. Вместе с тем достаточно сильная самоидентификация музыкантов как жителей ясного географического пространства и участников локального музыкального сообщества с менее отчетливым ощущением принадлежности к более глобальному артистическому комьюнити также служит предпосылкой звукотворчества, в котором присутствует локальный контекст — даже если непосредственно музыкальная ткань абстрактна.