Новая критика. Контексты и смыслы российской поп-музыки

Первый этап отличался подражанием собирательному образу американского хип-хопа в условиях отсутствия конкретной социальной, экономической и пространственной обстановки, свойственной крупным североамериканским городам. Сама возможность появления российского хип-хопа основывалась на согласовании со смысловой конструкцией гетто. Буквально таких пространств, сегрегированных по расовому признаку, не было, поэтому возникла нужда в отечественных аналогах обособленного городского района, в котором его молодые жители, с одной стороны, не заняты ничем конкретно, а с другой — находятся в постоянном движении.

Решение этой задачи в раннем российском хип-хопе было отложено. Чуждое позднесоветским городам гетто было понято попросту как неблагополучное место — видимо, потому что на единственном доступном символическом уровне гетто действительно предстает как произвольно взятый плохой район. И все же эта метафора требовала понятного сопоставления с родными улицами, которое, впрочем, происходило нерефлексивно. Ни американские, ни свои реалии по-настоящему не интересовали первое поколение российского хип-хопа — в приоритете стояло освоение формы. Шизофреническое отождествление условных городских окраин как мест менее престижных с гетто, существующими в центре американских городов (inner cities), демонстрирует отсутствие у пионеров хип-хопа России понимания чужого пространства. В качестве компенсации отсутствия реальной пространственной обособленности культивировалось символическое отделение — в этом смысле можно говорить о гетто культурном, необходимом для обозначения границ нового жанра. В поисках собственной жанровой идентификации российский хип-хоп исключительно дискурсивно созидал подходящий собирательный городской идеал, а также абстрагировался от актуальной для того времени пространственной среды.

В качестве специфического хип-хоп-пространства мог выступать любой непоименованный городской ландшафт. Это могла быть улица:

Моя улица в огромном мегаполисе,
Одна из миллиона, где живут за гранью бедности,
Одна из миллиона, где каждый день идет война,
Где каждый за себя, где выживают только вместе.

(Big Black Boots — «Моя улица», 2000)

Или квартал:

Здесь дети играют на гигантской свалке,
Не каждый умеет читать и писать,
Но каждый знает удар тяжелой палки,
Которой его била пьяная мать.
Их старшие братья накачены крэком,
Никто из них не станет человеком,
Банды негодяев, сутенеры, бродяги,
Кто-то уже сел за решетку тюряги.

(«КТЛ ДиЛЛ» — «Квартал», 1994)

В этих примерах бросается в глаза отсутствие пространственной специфики, выраженное в перечислении общих признаков «плохого района», при этом ряд деталей («каждый день идет война», «не каждый умеет читать и писать») кажутся заимствованными из дискурса об американском гетто.

Таким образом, для первого периода развития российского рэпа свойственно не наблюдение своего пространства, а прощупывание границ западного культурного ареала. Соответственно, подражание североамериканскому канону хип-хопа имело целью прежде всего усвоение формы — некоторые группы (например D. O. B. Community) на заре своего существования и вовсе предпочитали записываться на английском языке.

Пионерская урбанистическая модель, основанная на простом отождествлении наличного пространства с американскими гетто, оказалась чрезвычайно устойчивой. Сложившись на рубеже 1980–1990-х годов, отношение к гетто как к универсальной метафоре уходит на второй план лишь к середине 2000-х. Но не исчезает. Эта модель влияет на последующие способы выстраивать отношения с городом, как и положено старой школе — ей оппонируют и ею же вдохновляются.

Уже следующая генерация хип-хопа противопоставила внимание к конкретным городам и даже их районам пространственной нечуткости российского олдскула. Достаточно сравнить песню группы Bad Balance «Городская тоска» (1996), воспевающую абстрактный непоименованный мегаполис, с «Городом дорог» группы Centr (2007), в котором тщательно регистрируется московская топонимика:

Мимо мавзолея, где дедушка Ленин,
Мимо собора Блаженного Василия,
Мимо стройки, где раньше была гостиница «Россия»,
На Москворецкий мост.
И я чувствую пятками, как асфальт
под ногами сменяет брусчатку.
Меня обгоняют мигалки с номерами ЕКХ.
Впереди Балчуг, внизу Москва-река.