НОВАЯ КВАРТИРА

— Я полагаю, что это очень плохо, — важно начал рассуждать Марусин отец. — Если одни только пенсионеры будут бороться, а молодёжи ни до чего дела не будет, то так ничего и не изменится.

Маруся зевнула.

— Папка, а что мама делает?

— Да что-то там на кухне копошится. Посуду, наверно, моет.

— Пойду ей помогу, — Маруся, потягиваясь, встала с кровати.

— Пойди, помоги, — одобрительно сказал ей вслед Василий. — Вот умница, дочь.

На кухне Ольга с озабоченным лицом отчищала от плиты пригоревшее молоко с помощью старого ножа с деревянной ручкой.

— Мама, давай я посуду помою, — предложила Маруся, входя.

— Да не надо, Марусенька, я сама. Ты лучше отдыхай.

— Это что же, мне две недели ничего не делать, что ли? — возмутилась Маруся. — Я домой приехала, а не в гости! Давай помою.

— Ну ладно, помой… Спасибо, доченька.

Маруся составила посуду в раковину, взяла бутылку с моющим средством, стоявшую на кухонном столе и пустила воду. Она не пожалела, что решила этим заняться: по мере того, как тарелки (с которых она ела ещё в детстве) выстраивались, чистенькие, с блестящими подтёками, на старой металлической сушилке (уже кое-где начавшей ржаветь, но привычной и родной), дурные мысли покидали Марусю, озлобленное настроение сменялось умиротворённо-сосредоточенным, раздражение на родителей уступило снисходительному отношению к ним, и вообще ни о чём плохом не думалось. Из этого приятного состояния увлечённости трудом Марусю внезапно вывел испуганный крик матери, наконец отвернувшейся от плиты:

— А-а! Что ты делаешь! Ты что — отравить нас всех задумала!

Маруся не поняла, в чём дело, и изумлённо уставилась на Ольгу. Та не замедлила пояснить, и всё тем же истошным криком:

— Чем ты моешь!

— А что такое? Средством.

— Это же химия!

— Ну и что же. Понятно, что не математика.

Марусин юмор не был оценён.

— Вот ты газет не читаешь и не знаешь, сколько там всякого вредного в этой химии!

— Мама! Здесь же написано: для мытья посуды.

— Написано! А мало ли чего они туда могли подмешать!

— Так чем же вы посуду моете?

— Содой.

— А сода, выходит, не химия?

— Сода не химия.

Маруся засмеялась.

— Интересная логика. А зачем же это средство тут стоит?

— Ну, если посуда сильно грязная, я её сначала этой химией, а уж потом содой. Ты, Марусенька, те тарелки, что уже помыла, тоже содой почисти.

Как Маруся ни спорила, как ни доказывала, как ни выходила из себя — переубедить Ольгу ей не удалось. Пришлось домывать оставшуюся посуду содой, что значительно менее эффективно, но больше всего Марусю возмутила необходимость перемывать уже чистое. Вся радость от работы испарилась. Лёгкий, приятный труд, успокаивающий нервы, превратился в тупую, выводящую из терпения своим идиотизмом повинность.

«Почему меня дома всё так раздражать стало? — недоумевала Маруся. — Не замечала я раньше всего этого, что ли?»

Ужин прошёл относительно спокойно, потому что Маруся избрала новую тактику: она просто не реагировала ни на юмор отца, ни на вопросы матери, молча глотала свою яичницу, изредка односложно отвечая.

После еды она снова помыла посуду содой, уже без возмущения. Родители не могли на это нарадоваться, а Ольга даже робко попросила дочку сходить с утра в магазин, на что Маруся охотно согласилась. Ей надоело сидеть дома.

Марусе было одиноко. Её всю пронизывало ощущение бессмысленности и бесцельности существования. Ей нужно было с кем-нибудь поговорить, поделиться раздражением на родителей, на домашнюю скуку. С кем-нибудь, кто мог бы посмеяться надо всем этим вместе с ней, обратить всё в шутку, в милую невинную хохму. Но с кем? Марусе оставалось только самое страшное, унылое, апатичное одиночество, когда не только не с кем поговорить, некому позвонить, написать, но даже и не о ком подумать. Первый день дома прошёл неважно.

Перед сном к ней снова зашла мать. Ольгу тяготило, что ей так и не удалось поговорить с дочерью по душам. Винила она в этом себя, свои вопросы «в лоб» и, подумав, решила потихоньку завоёвывать утраченное доверие дочери, просто посидеть с ней, поговорить о чём-нибудь нейтральном. «А там и сама что-нибудь расскажет», — рассуждала Ольга.

Маруся лежала на боку с открытыми глазами — сон и не думал к ней идти. Ольга села рядом. С любовью глядя на Марусю и радуясь, что та наконец дома, она спросила, тепло и доброжелательно:

— А вот эта девочка, про которую ты мне рассказывала, как её звали, Лиза?

— Да, Лиза, — ответила Маруся, внутренне напрягаясь.

— Вы с ней дружите?

— Дружим.

— А как она учится?

— Хорошо.

— Надо же, какие молодцы! Как тогда на первом курсе подружились, так до сих пор и дружат! Дружите, девочки, дружите, и мне спокойнее, что ты там не одна. А эта дружба — студенческая — она самая крепкая. Это уж теперь на всю жизнь. Знаешь, раньше песня такая была: «Друга я никогда не забуду, если с ним подружился в Москве».

— Не знаю.

— Да что ты! Когда ты была маленькая, эта песня самая популярная была.

— Никогда не слышала этой дурацкой песни.

— Расскажи мне про свою Лизу. Как она поживает? Что у неё новенького?