Новая Луна

Они сидят по разные стороны низкого столика. Бот приносит два «Зардевшихся мальчика».

— Знаете, они пришлись мне по вкусу, — говорит Орел.

Ариэль сегодня не может сказать того же самого. Орел делает глоток. Он пьет шумно.

— Прошло два года с последнего поединка в Суде Клавия, — говорит Ариэль.

— Не совсем. — Джонатон Кайод ставит бокал на стол. — Альяум против Филмус.

— Там бы ни за что не дошло до ножей. Я это знала. Маландрагем. Так я и побеждаю. И эти два дела совсем разные. То было делом о разводе. А здесь у нас старомодный вызов на дуэль, поединок во имя чести.

— Брайс Маккензи прям вцепился в вашего брата.

— Вы можете все отменить, Джонатон.

— Уверены, что не хотите выпить? — спрашивает Орел Луны, поднимая бокал, и поверх его края смотрит в глаза Ариэль. Его взгляд быстро перемещается к задней части апартаментов: один, два, три раза. Ариэль широко распахивает глаза.

— Для меня немного рановато, Джонатон. — В суде и среди адвокатов ходит стандартная шутка о том, что Эдриан Маккензи связал Орла Луны по рукам и ногам, словно собираясь демонстрировать его в качестве образца сибари. Выходит, это не шутка.

«Им нужна кровь», — беззвучно говорит он.

— Кто представляет Лукаса?

— Карлиньос.

Рот Джонатона Кайода приоткрывается от потрясения. «Твой око не сообщил тебе, что им нужна кровь из сердца».

— Они назначили защитником Хэдли Маккензи. Нам пришлось соответствовать.

Она не позволит Орлу Луны отвести взгляд. «Ты можешь это все остановить, спасти двух молодых людей».

— Джонатон?

— Я не могу вам помочь, Ариэль. Я не закон.

— Похоже, у меня это превращается в привычку, но пошел ты на хер. — Ариэль приказывает робоногам поднять себя. Подбирает свой клатч. Поднимает голос, точно в зале суда, чтобы сказанное достигло дальней стены гостиной: — И ты тоже иди на хер, Эдриан. Я надеюсь, мой брат разрежет твоего на части.

Он вернулся в Боа-Виста ради битвы. «Я бы так не смогла», — думает Ариэль. Даже в самый темный час, когда она чувствовала, как ее вскрывают, шарят внутри, насилуют, когда она страшилась, что больше никогда не сможет ходить на своих прекрасных ногах, когда видела нож всякий раз, закрывая глаза, она не позволила матери отвезти себя назад в Боа-Виста. Ты тоже видишь нож, Карлиньос. Каждый раз. Он позади меня, он впереди тебя. Меня бы парализовало от страха.

Он лежит на животе на столе в павильоне Носса Сеньора да Роча. С края купола капает вода, собравшаяся от брызг из водопада Ошуна. Над его телом трудится массажист, глубоко погрузив пальцы в мышечные волокна. Карлиньос постанывает — его тихие крики напоминают секс. Ариэль это отвратительно: другой человек касается твоего тела так интимно. Другой коснулся ее тела, и это было интимнее массажа или секса.

Карлиньос поворачивает голову и широко улыбается при виде сестры.

— Ола.

— На этот раз мой серебристый язык меня подвел, Карлу.

Лицо Карлиньоса искажается в печальной гримасе. Он морщится, когда массажист опять забирается глубоко. «Ты великолепен, — думает Ариэль, — и у меня в голове ножи, рассекающие эту безупречную кожу, и меня переполняет холодный ужас».

— Прости.

— Тебе не за что извиняться, — говорит Карлиньос.

— Я могу попытаться… Нет, я ничего не могу сделать. У меня закончились слова. Они получат свою дуэль.

— Знаю.

Ариэль целует брата в шею, чуть ниже затылка.

— Убей его, Карлу. Убей его медленно и больно. Убей у них на глазах, чтобы они увидели, как истекают кровью все их планы по поводу нашей семьи, все до единого. Убей его ради меня.

— Я могу пойти? Можно?

— Нет! — грохочет Рафа.

Робсон спешит следом за отцом.

— Я хочу поддержать Карлиньоса.

— Нет, — опять говорит Рафа.

— Почему нет? Ты идешь. Все идут.

Рафа поворачивается к Робсону.

— Это не гандбол. Это не игра. Это не та вещь, где можно болеть за игрока. Мы идем, потому что Карлиньос не должен сражаться в одиночку. Я не хочу идти. Я не хочу, чтобы он туда шел. Но я пойду. А ты — нет.

Робсон переминается с ноги на ногу, хмурится.

— Тогда я хочу его увидеть сейчас.

Рафа раздраженно вздыхает.

— Ладно.

Спортзал в Боа-Виста используют реже прочих помещений. Боты очистили его от многолетней пыли, медленно прогрели, изгнав холод глубоких вечных скал. Карлиньос подвесил к потолку глиняные колокольчики на лентах. Семь колокольчиков. Одетый в бойцовские шорты, он носится по залу, делая обманные выпады и финты, нанося режущие удары и вертясь вокруг своей оси.

— Ирман.

Карлиньос подходит к ограждению, тяжело дыша. Кладет нож на выступ, опускает подбородок на сложенные руки.

— Привет, Робсон.

— Тиу.

— Задел какой-нибудь? — Рафа кивком указывает на свисающие колокольчики.

— Я никогда их не задеваю, — говорит Карлиньос.

Тут что-то движется, так быстро и неожиданно, что он не успевает ответить. Робсон прижимает острие ножа к мягкой коже под правым ухом Карлиньоса.

— Робсон…

— Хэдли Маккензи научил меня: если ты забрал у кого-то нож, ты должен его использовать против своего врага. Никогда не теряй свой нож.