Новая надежда России

Было немного обидно, но я не перечила. Благодарно кивнула ему, он легко прикоснулся к моей щеке, пожелал спокойной ночи и удалился в сторону своего номера. То есть каюты.

Так прошел этот день, Дневник. Лечь спать, как ты видишь, у меня пока не получилось. Был ли этот день счастливым? Думаю, да, несмотря на потрясения. Да и на что жаловаться? – как обычно, все невзгоды я придумала себе сама. Даже вот пишу эти строки и не могу толком понять – из-за чего я так всполошилась? Ну Макс и Макс, что такого? У меня тут своя, новая и чудесная жизнь, а у него своя, и какая мне разница, что с ним происходит? Думаю, дело в том, что я просто никак не ожидала встретить тень этой далекой старой жизни здесь, на экране милейшего Игоря Ивановича. Вот и всё объяснение, ничего страшного не произошло.

Я только вот о чем думаю, Дневник. Каждый день со мной происходят неожиданности: меня кидает из горького разочарования в отчаянное счастье, и я, честно говоря, начинаю уставать от этого. Почему мистический Автор, руководящий моей жизнью, не даст мне ни минутки покоя? Со мной и так за последние две недели случилось столько всего, что другим людям хватило бы и на десяток жизней, а ведь я – самый обычный слабый человек, и молю о том, чтобы мне позволили хотя бы пару дней пожить простой тихой жизнью. А он потирает потные ручки и мерзенько хихикает: нет, милая моя, ты у меня ещё напляшешься! Ах, о чём это я… Снова принялась нести детскую чушь. Прости меня, Дневник. Нет никакого безымянного Автора, каждый сам творец своей судьбы. Есть Бог, но он так далеко, что ему нет дела ни до меня, ни до моей грешной любви с земным властителем… Так что нечего ныть. Видно тут, в этом пугающем мире верховной силы и великих дел, всегда такая жизнь – прекрасная, непредсказуемая и волнующая. Надо привыкать.

Что же, спокойной ночи, Дневник, и до скорых встреч. Жаль, что ты всего лишь тетрадка, и я не могу тебя обнять так, как хотела бы прильнуть к… Ну, мы поняли друг друга.

23 марта

– Скажи, что такое «Северное сопротивление»? – оторвав взгляд от дороги, я взглянул на Надю.

Та, отвернувшись, смотрела в окно. В таком положении она провела последние несколько часов, непонятно что высматривая в безразличном пейзаже зимней тундры. Оказалось, это было её любимым занятием – сидеть боком на кресле, поджав ноги, и мечтательно таращиться в окошко, удостаивая меня редким вниманием лишь в тех случаях, когда ей требовалось принести что-нибудь пожевать или попить – сама она просто ленилась это делать, оправдываясь тем, что ранение мешает ей ходить. За рулем от неё не было никакого проку – водила она ужасно, поэтому после непродолжительных экспериментов, чуть не закончившихся в придорожных кустах, я махнул на неё рукой и предоставил её собственной совести. Из-за этого наше движение по дороге было не таким быстрым, как хотелось бы: несколько часов каждый день приходилось тратить на сон, причём, как только мы останавливались на привал, эгоистка Надя тут же оккупировала единственную нормальную кровать, предоставляя мне ютиться на полу.