Новая пьеса для детей

Мне десять лет, и больше всего я боюсь родиться в прошлом. В прошлом можно было умереть от обычного рака. Сейчас я им каждый год болею – и ничего. В прошлом все красивые большие девочки были маленькие, неинтересно. А в самом древнем прошлом телевизоры были снаружи, а в мозге не было даже простых процессорных объемов.

Нам, конечно, и сейчас не позволяют ставить больше двух. Но детей победить невозможно. Старшеклассники знают, как пронести инсталлятор через робота-вахтера. Себе они ставят объемы бесплатно, а для таких младших как мы у них существует рассрочка. У меня четыре объема, не считая учебных. Можно никогда не переключать «Планеты-трансформеры» и играть в «Стоуншутеров» сразу за три разные команды. Конечно, из-за этого я иногда натыкаюсь на людей и стены, и не слышу многое из того, что говорят учителя и мама. Но они никогда не говорят ничего важного, поэтому мне не трудно делать вид, что я их слышу.

– Ты слышишь меня?

– Тебя?

– О чем ты думаешь? С кем я разговариваю?

– Мама, я тебя слышу.

– Папа возвращается.

Я на мгновение перестал контролировать зооподов, и антропоморфы сразу захватили половину их территории. Придется начинать с нижнего уровня.

– Когда. – Это не вопрос, мне не интересно.

– Сегодня. Прямо сейчас. Он уже близко.

Еще я не люблю прошлое за то, что в нем у меня был папа. Вы видели когда-нибудь, как папа писает в штаны? Если нет, значит, ваш папа не космонавт. Мой папа космонавт.

– Здравствуй.

В дверях стоит толстый мужчина. От него пахнет лекарствами. Я восстановил контроль над армией зооподов.

– Здравствуй, папа. Хорошо, что ты вернулся.

Не люблю прошлое. Мой отец – из прошлого. Стоит ровно. Прошлый раз он шатался, изо рта текла слюна. Потом его рвало. Сейчас лучше. Но мне все равно. Только из вежливости вхожу в объем подсказки.

Имя папы, его образование, экспедиции, пол, вес, состав крови, туча диагнозов… Все это я знаю. А вот типа новости: опять катастрофа, опять невозможное стечение опасных обстоятельств, опять жив, опять герой… У папы есть фанаты. Сейчас у любого фрика есть фанаты. А папа фрик из фриков: он самый говняный капитан Системы.

– Как ты?

– Хорошо.

– Выключи все.

Спорить бесполезно. Папа всегда видит, когда я играю. Я, назло, делаю еще два выстрела и выключаю.

– Я сказал все.

Я выключаю все, даже серию, где Белая Кровь попадает в плен к правителю Хе. Правда, я ее видел сто раз.

– Я тебя очень люблю.

– Я тоже тебя люблю.

Папа рассердился, ушел. И нормально. Я снова включаю все.

Ночью меня разбудил Марк. Марк – это тоже мой папа, только ночью и мальчик. Ночью папа не помнит, что стал взрослым, поэтому с ним можно дружить, как с человеком. Это такая болезнь, она бывает у тех, кто слишком близко подлетает к Юпитеру. Она страшная, но мы живем в мире, где все можно вылечить. Я не дружу с Марком.

– Привет.

– Уходи к себе, к жене уходи.

– Ты уже так говорил.

Марк помнит все, о чем мы говорили прошлый раз. Но все равно не может поверить, что голая женщина в кровати – его жена.

– Чего ты ко мне пристал? Это моя комната, не ходи сюда.

– Я не больной.

– Ты больной, Марк. Посмотри на себя. Ты взрослый дядя. У тебя волосы даже на пальцах. Ты мой папа-придурок. Тебя показывают в новостях каждый раз, как что-то в космосе взрывается. Ты заразный, ты вонючка.

– Я не вонючка.

– Нюхай.

Я заставляю Марка нюхать подмышки.

– Воняет.

– Видишь.

– Ты из-за этого? Я могу чем-нибудь помазать.

– Я не из-за этого, Марк. Ты воняешь, как все взрослые, это нормально. Я просто не хочу с тобой дружить.

– Почему?

– Отстань. Тебя скоро вылечат. И ты снова будешь моим папой.

– Не вылечат. Я буду выплевывать таблетки.

– Ты не сможешь. Утром ты не сможешь. Утром ты папа.

– Поэтому?

– Нет.

– Я подменю таблетки сейчас.

– Марк, бесполезно. Мама заметит. Не заметит мама, заметят врачи.

– Тогда отдавай ручку, которую я тебе подарил.

Два папиных отпуска назад Марк подарил мне ручку со стриптизом – если перевернуть. Он достал ее из своего тайного клада, который устроил еще мальчиком и потом забыл. Мне очень не хочется расставаться с ручкой.

– На, подавись.

– Ну, почему?

– Потому.

Еще немного, и Марк заплачет. Я уже видел его таким, после этого совершенно невозможно относиться к папе серьезно.

– Не плачь.

Марк перестает плакать. Он надеется, что я сейчас скажу ему что-то доброе. Но я молчу, я просто хочу, чтобы он перестал плакать.

– Почему ты не хочешь, чтобы мы дружили?

– Ты не поймешь.

Марк ломает ручку и уходит в папину спальню. До утра он будет смотреть, как спит голая мама. Он мне сам рассказывал, что уже так делал. А потом уснет и проснется папой.

Утром мы завтракаем всей семьей. Папа пытается говорить со мной серьезно, поэтому он невнимательный: мне удается незаметно играть в шахматы и «Восстание смыслов 2».

– Сынок, я знаю, что ты чувствуешь…

В школе нас учили не говорить «я знаю, что ты чувствуешь». Такая фраза может обидеть. Невозможно знать, что чувствует другой человек. Но, судя по Марку, мой папа был троечником.

– Я переживаю, что надолго оставляю вас, мне, поверь, хотелось бы возвращаться надолго и возвращаться здоровым.

– Верю.