Новая царица гарема

Но так никто и не слышал ее крика, на улице по-прежнему все было тихо и пусто, обитатели маленьких ветхих, деревянных домов вокруг уже легли спать, может быть, крик о помощи и проник к ним в их сновидениях, но не пробудил крепко спавших. Лаццаро не хотел упустить Рецию, которую несчастный случай бросил в его руки, поэтому он поспешил за ней, чтобы не потерять ее из глаз. Тут она свернула, попав на более широкую и оживленную улицу, но когда Лаццаро повернул за ней, то она точно провалилась сквозь землю. Он стоял и напрасно искал ее глазами, нигде не было видно ее, она исчезла бесследно. Куда могла она деться? Грек в раздумье прошел через всю улицу, он глядел во все стороны, искал ее во всех переулках и закоулках между домами, но все было напрасно, Реция пропала, и он не мог понять, каким непостижимым для него образом удалось ей убежать от него. Как могло это случиться, он не мог постигнуть, но тем не менее должен был отказаться от преследования, тогда как был уже так близок к исполнению своего желания. Его охватило бешенство на самого себя, зачем он не спрыгнул вслед за ней вниз на улицу и не схватил ее тотчас же. Если бы он был там, она не могла бы никаким образом исчезнуть от него. Теперь он сам был виноват в случившемся. «По крайней мере, – думал он, – Черная Сирра не ускользнет от меня».

Если бы Сирра поверила словам старой Ганифы, к которой она не могла иметь недоверия, то она попала бы в западню, из которой на этот раз ей не так-то легко было бы уйти, в этом он поклялся себе. Сирра была для него отвратительна с тех пор, как воскресла из мертвых и стала пророчицей, но страх его перед ней был еще сильнее его отвращения. Достаточно было для него слов Мансура, чтобы доказать, какие опасности предстоят ему, а он давно уже боялся их. Но он надеялся наконец избавиться от этого страха. Несмотря на это, встреча с Сиррой вовсе не была ему приятна. Он, в иных случаях не боявшийся ничего, ощущал неприятное чувство при мысли о ней, он не мог отогнать от себя это чувство ужаса, с тех пор, когда Сира, как призрак, сидела у него на спине и душила его. «Но я должен во что бы то ни стало избавиться от этого тяжелого чувства, от этого ужаса и страха», – говорил он себе.

Он знал, что она жила, как и прочие люди, что она была из плоти и крови и, следовательно, ее можно было убить.

Он принял решение на этот раз убедиться в ее смерти, он хотел сжечь ее, чтобы она исчезла бесследно, и эта мысль успокаивала его. Когда пламя истребит ее безобразное тело, она не будет в состоянии снова восстать из гроба, чтобы свидетельствовать против него. Он не хотел более хоронить ее, а решил развеять прах ее по ветру.

Он дошел до деревянных ворот Стамбула и скрылся в их глубокой, мрачной тени, чтобы его вовсе не было заметно в случае, если Сирра явилась туда вследствие ложного известия или была уже поблизости. Перед воротами царил еще больший мрак, чем на грязных улицах Стамбула, так как на той дороге, которую назначил грек, не было газовых фонарей, только на улице, ведущей к Беглербегу, горели фонари. Между тем было уже поздно, когда Лаццаро добрался до лежащей близ берега и осененной платанами дороги. Возле нее было болото и роскошно разрослись камыши.

Лаццаро бросил взгляд на ворота. Сирры еще не было видно. Пришла ли она? Грек знал, что Сирра осторожна и недоверчива. Но она ничего не могла заметить, так как Ганифа не узнала его. Когда грек добрался до платанов, было уже за полночь и с этой стороны перед воротами было тихо и безлюдно, по большой же улице, которая вела к Беглербегу и к селениям по эту сторону Босфора здесь и там катились кареты и скакали всадники. Лаццаро встал позади платана, до которого почти доходили камыши. Когда Сирра показалась бы у ворот, ему стоило только нагнуться, чтобы остаться незамеченным, а между тем из своего убежища он мог видеть все. Тут он и решил караулить Сирру. Как дикий зверь, спрятавшийся в камыши, чтобы броситься на добычу, как змея, неподвижно во мраке поджидающая ничего не подозревающую жертву, так и здесь во мраке ночи враг караулил бедную, несчастную Сирру, в смерти которой он поклялся…

В это время старая Ганифа, не подозревая ничего дурного, шла к дому софта. Когда она пришла туда, то было уже поздно, и она услышала от сидящих на корточках вблизи дома нищих, что уже два дня в дом никого не допускают. Но она решилась во что бы то ни стало проникнуть к Сирре.

Почему же в дом никого не допускали? Что случилось? Она подошла ближе. Двери были заперты. Что же ей теперь было делать? Старая Кадиджа могла не прожить до следующего дня, как сказал ей посланный принца Юсуфа и Гассан-бея.

Одно окно внизу было освещено. Она подошла к нему и постучала. Окно открылось, и показалась голова худощавого ходжи Неджиба.

– Кто там? Кто ты? – спросил он.

– Старая Ганифа, господин, мне хотелось бы пройти к пророчице.

Ходжа, по-видимому, был уже извещен Мансуром об этом посещении, потому что тотчас же впустил старую Ганифу.