Новая Земля

Алла встала, но несколько неловко - у нее упала под стол тетрадь и ручка. Девушка низко склонилась. Илья неожиданно увидел ее ноги, обнажившиеся из-под короткого школьного платья. Ему почему-то стало трудно дышать, воздух будто бы опалил горло, хотя ничего необычного он все же не увидел.

Ничего не подозревавшая Алла быстро подняла тетрадь и ручку, что-то весело сказала соседке по ряду и засмеялась. Взглянула на Панаева. "Что же ты сидишь? - спросила она глазами, поправляя на груди косу. - Разве не видишь, какая у меня большая сумку, - кто мне поможет?" В сумке лежал лыжный костюм, потому что первыми двумя уроками была физкультура.

Илья, как сонный, медленно поднялся, ноги слабила истома, а в голове кружилось. Направился к Алле, которая, досадливо покусывая губу, шла к выходу, оставив для него сумку, ноувидел, чтоЕремин, развалившись запоследнимстолом,усмехаетсяипоказывает ему что-то руками.

- Илья, видел? - подмигнул он Панаеву с грязным соучастием.

Илья часто и глупо моргал и не знал, что ответить. Злой на себя, вышел из кабинета. Коридоры бурлили, но Илья шел и ничего ясно не видел; в сердце было тяжело. Он любил Аллу радостно и чисто, но теперь быстро, резво росло в груди, как сорняк, какое-то мерзкое чувство, которого Илья не мог, не хотел принять, но которое само по себе жило, не считаясь с его волей и желанием.

Илья со склоненной головой вошел в кабинет биологии. Алла нетерпеливо оглядывалась на дверь, ожидая друга.

6

Раздался звонок, и Панаев был рад, что не успел поговорить с Аллой: ему со страхом казалось - она поймет то, что его тревожит. В его мыслях, наперекор его сердцу, стояло не ее милое, доброе лицо, не ее светлая, всегда как-то материально им чувствуемая душа, а всего только что-то нечаянно обнажившееся.

Одноклассники шумели, хотя уже начался урок. Панаеву хотелось выглядеть вполне взрослым, солидным парнем, мужчиной, - ему бывало неловко рядом с одноклассниками. Вошла учительница биологии Марина Иннокентьевна, худощавая, низкая девушка, недавно окончившая институт. Тихо, робко сказала:

- Здравствуйте, ребята.

Но учителю никто не ответил, кроме двух-трех учеников и Панаева, который в приветствии молча склонилаккуратную голову.

- Прошу садиться. - Но почти все уже сидели. Марину Иннокентьевну никто ясно не слышал - ее слабый голос прижимался гомоном. Она краснела, робко постукивала указкой по трибуне, но ученики, знавшие, что по биологии не надо сдавать выпускной экзамен, не видели и не слышали ее.

На стол Панаева упала записка: "Илья, почему ты такой бледный? Что с тобой? Алла".

"Все нормально!" - бросил на ее стол записку и неожиданно увидел, как Марина Иннокентьевна приподнялась на цыпочках, подвешивая на крючок таблицу. Дыхание Ильи, показалось ему, приостановилось, - он видел не то, что было изображено на таблице, а рельефно выделившееся на фигуре учительницы. Илья недавно думал о том, как преданно, нежно любит Аллу, но неожиданно в голове перемешалось, как бы сдвинулось, и ему снова стало страшно. В мыслях закипали фантазии: он увидел учительницу в немыслимом положении. "Бред, бред! - сердито думал он. - Какой же я мерзкий нравственный урод. Мыслимо ли то, что я думаю? Как же Алла?" Однако в своей уже бурлящей через край разумного и вероятного фантазии Илья становился смелее.

Прошли минуты, и Панаев, наконец, ясно увидел Марину Иннокентьевну она была в плотном, туго запахнутом на чахлой, узкой груди платье цвета пожухлой листвы. Она оскорбленно молчала, жалась у окна и покусывала губу, показавшуюся припыленной. Жалкая, низкая, как карлица, с косицей - не солидная, не пугает собою учеников, которые привыкли, чтобы на них наступали всей мощью учительской власти, чтобы кричали и уничтожающе воинственно смотрели. Она была для них как воздух; многие перебрасывались записками, шептались.

Илья посмотрел на Аллу и призакрыл глаза: "Никогда мне не нравившаяся Марина ИннокентьевнаикрасавицаАлланеожиданнооказалисьдля меня равными, равноценными.Равными существами - не подругами, а просто существами, как животные, которые меня могут равно насладить, которых я могу равно ласкать, которым могу произносить равные по чувствам и значению слова. Боже! Это жестокое открытие, и оно, как суровый судья, доказывает мне: вот ты какой ничтожный. Вот ты какой эгоист, предатель".

Учительница наклонилась к журналу, и Панаев снова увидел рельефный рисунок на ее платье. Он чего-то испугался, склонил голову к столу, потом весь вскинулся, как от удара, посмотрел на Аллу и в тетради по биологии крупно, жирно написал, будто вырезал по твердому материалу: я ничтожество.

7