Новая земля (Новь)

"А когда онъ въ третій разъ сказалъ: "Избралъ ли ты?" мои глаза широко раскрылись отъ ужаса, да, и у меня больше не было силъ. А такъ какъ онъ въ послдній разъ спросилъ: "Избралъ ли ты?" я снова подумалъ о красот и о любви, подумалъ объ обихъ и отвчалъ Іегов: "Я избираю истину"…

…Но я все еще думаю о…"

Вс молчали нкоторое время, тогда журналистъ сказалъ, смясь:

"Я молчу, потому что я знаю, что Мильде что-нибудь скажетъ".

И Мильде не отнкивался, — въ самомъ дл, чего ему молчатъ? Напротивъ, онъ хочетъ сдлать одно замчаніе. Можетъ ему кто-нибудь скажетъ, что все это означаетъ? Онъ восхищается искренно Ойэномъ, какъ никто, но… И былъ ли какой-нибудь смыслъ въ томъ, что говорилъ Іегова и опять говорилъ? Ему бы очень хотлось получилъ отвтъ.

"Послушайте, Мильде, почему вы такъ плохо всегда относитесь къ Ойэну?" сказала фру Ханка. "Итакъ, "Старыя воспоминанія", — вы совсмъ это не поняли. Я нахожу, что это тонко и полно настроенія, я все это прочувствовала; и не разбивайте мн теперь впечатлнія". Она обратилась къ Агат и спросила: "не находите вы также, что это очень красиво?"

"Милая фру Ханка, разв я плохо отношусь къ Ойэну? Разв я ему не желаю, чтобы онъ взялъ у меня изъ-подъ носа премію? "Старыя воспоминанія", хорошо, но гд же, собственно говоря, вся соль? Іегова ни въ какомъ случа не былъ у него. Клянусь, что все выдумка. И, кром того, разв онъ не могъ такъ же хорошо выбрать и любовь, и красоту, и истину? Я бы это сдлалъ. Гд соль?"

"Нтъ, въ этомъ и есть его особенность, что у него нтъ опредленной сути", возразилъ Олэ Генрихсенъ. "Ойэнъ самъ пишетъ въ своемъ письм ко мн. Нужно дйствовать звуками (настроеніемъ), говоритъ онъ".

"Ахъ такъ… Нтъ, человкъ есть и остается все тмъ же, куда бы онъ ни похалъ; вотъ, въ чемъ дло. Онъ не перемнился даже въ горахъ. Козье молоко, лсные ароматы и деревенскія двушки ни капли не подйствовали на него, если можно такъ выразиться. Но, впрочемъ, я все-таки понять не могу, почему онъ именно теб прислалъ свою рукопись, Олэ? Если оскорбительно объ этомъ спрашивать, то…"

"Я тоже не знаю, отчего онъ именно мн прислалъ", сказалъ также Олэ Генрихсенъ. "Онъ хотлъ, чтобъ я видлъ, что онъ работаетъ, говорилъ онъ, — онъ собирается между прочимъ обратно въ городъ; онъ не можетъ дольше выдержать въ Торахус".

Мильде свистнулъ.

"А-а, теперь я понимаю, онъ проситъ у тебя денегъ для путешествія"? спросилъ онъ.

"У него во всякомъ случа немного денегъ, и этого и ждать нельзя было", возразилъ Олэ и сунулъ рукопись въ карманъ. "Я нахожу, въ сущности, что это замчательное стихотвореніе, что бы тамъ ни говорили…"

"Да, да, да, дорогой другъ, хотъ ты не говори про поэзію, сдлай одолженіе", прервалъ его Мильде. И самъ, догадавшись, что въ присутствіи Агаты былъ очень невжливъ по отношенію къ бдному купцу, онъ поспшилъ прибавить: "Я хотлъ сказать… не правда ли, очень скучно все время слышать про поэзію и поэзію. Поговоримъ для перемны немного про ловлю голландскихъ селедокъ, немного про желзнодорожную политику. Ты вдь купилъ громаднйшее количество ржи, Тидеманъ?"

Тидеманъ посмотрлъ и улыбнулся. Да, онъ попробовалъ сдлать большое дло, этого онъ не скрываетъ.

Теперь все зависитъ отъ того, какъ дла въ Россіи. Если, несмотря на все, сборъ будетъ сносный — въ этомъ случа онъ не ожидаетъ ничего особеннаго отъ своихъ запасовъ ржи. Если еще въ Россіи начнутся дожди, тогда…

"Дожди уже начались", сказалъ журналистъ: на большомъ пространств выпало, по словамъ англійскихъ газетъ, уже достаточно дождя… А продаешь ты теперь свою рожь?"

Тидеманъ будетъ продавать, если получитъ за нее свою цну. Онъ и покупалъ, разумется, для того, чтобы снова продать.

Мильде подслъ къ Паульсбергу и шептался съ нимъ. Стихотвореніе въ проз Ойэна, несмотря на все, все-таки безпокоило его. Онъ не былъ слпой, въ этомъ человк что-то сидло, въ этомъ соискател преміи; что думаетъ объ этомъ Паульсбергъ?

"Ты знаешь, что я въ подобныхъ вещахъ не люблю высказываться ни за одного, ни за другого", возразилъ Паульсбергъ. "Между тмъ, я нсколько разъ былъ тамъ на верху, въ департамент, и высказалъ свое мнніе; я надюсь, что на это обращено нкоторое вниманіе".

"Разумется, разумется, это не потому… Да, да, завтра закрывается выставка; мы должны позаботиться выставить сейчасъ же твой портретъ. Можешь ли ты мн завтра попозировать"?

Паульсбергъ кивнулъ головой. Потомъ онъ чокнулся съ журналистомъ черезъ столъ и оборвалъ разговоръ.

У Иртенса опять начинало портиться настроеніе; онъ совсмъ пріунылъ, потому что о его книг ни слова не говорили. Было ли что интересне въ данную минуту? Эти Ойэновы мыльные пузыри всмъ уже надоли. Иргенсъ пожалъ плечами; Паульсбергъ ни однимъ словомъ не показалъ, что онъ доволенъ его книгой; не воображаетъ ли онъ что его объ этомъ спросятъ? Но для этого Иргенсь былъ черезчуръ гордъ; онъ можетъ обойтись и безъ мннія Паульсберга.

Иргенсъ всталъ.

"Вы хотите итти, Иргенсъ?" спросила фру Ханка.

И Иргенсъ подошелъ къ ней, пожелалъ ей и Агат покойной ночи, кивнулъ, проходя мимо, остальному обществу и оставилъ ресторанъ.