Но египетские служители закона пялились на меня с восхищением, так же, как туристы, не более того, даже шагу из салона не сделали. Я замешкалась возле них, наклонилась, поправляя подол. Вытянула руки. Золото браслетов сверкнуло под солнцем. Помощники торопливыми жестами указали на арендованный микроавтобус. Перед ним в авто с открытым верхом сидела мадам Беттарид в костюме для сафари.
Переступив через себя, я зашагала не к полиции. Роберт сказал ждать.
Площадь, раскинувшаяся перед монументальным Карнакским храмом, напоминала съёмочную площадку большого кино: огромные белые экраны осветителей, лампы и всевозможное оборудование, специальные тележки операторов, обвешанные камерами и стойками, как пулемётами. Режиссёр Фёдор рассекал по территории на электромобильчике, спрятавшись от жаркого солнца под тентом вместе со своими мониторами, компьютером и громкоговорителем. Народ глазел на меня со всех сторон, как на достопримечательность. Кто-то даже издалека делал на моём фоне селфи. Эффект двойника во всем проявлении. Но пока хорошо, что кучно. Не так страшно.
Мадам Беттарид, лишь кивнув, направилась к режиссёру, намеренно избегая возможности сказать мне хоть слово. Мсье Фёдор же, увидев меня, объехал её и бросился навстречу с улыбкой.
— О, «Живое воплощение бога Солнца, возлюбленная Эхнатона, прекраснейшая из прекраснейших солнечного диска»![25] О, великая царица Нефертити! Дамирочка, вы снова меня удивили! Вот каждый раз думаю, что это невозможно, а вам удаётся! Вы просто чудо!
Я сощурилась и сквозь зубы тихо спросила:
— Тогда зачем же вы со мной так?
— Как? — вытянулось лицо бегемота.
— Как со скотиной, — ещё тише, но твёрже произнесла я.
— Что вы, Дамирочка! Когда я так? Не помню, не помню. Всё по-человечески, полюбовно. Вон туда пройдите, — он ткнул пухлым пальцем к пробному стенду, на который настроились викинги. — До заката картиночку проверим.
Носорог лицемерный. Лучше б молчал, как Катрин.
Картинка режиссёру понравилась. Кажется, недоброе выражение на моём лице тоже было кстати. Ну-ну…
У дороги я заметила озабоченного Макарова, что-то решающего с очередным полицейским нарядом и охраной музея. Мгновенная радость. Мышцы мои напряглись, как перед прыжком. Ну же…
Ничего не произошло.
Мне предложили взобраться в настоящую колесницу, запряжённую зебрами. Режиссёр дал указания, я вспомнила репетицию с танцорами. Но вместо них на площадь собрались местные в светлых туниках, с пальмовыми ветками в руках.
— Улыбайся, Дамира! Но сдержанно, да, вот так, именно так — словно они все тебе надоели! Поднимай руки навстречу солнцу, как фараон на фреске, да-да, в жесте адорации! И приветствуй! Это твой народ! — крикнул мне режиссёр.
— Как приветствовать? — хмуро уточнила я.
— Да хоть салям аллейкум!
И я подняла руки. Солнце склонилось к западу, необычно большое, плавящееся в оранжевом мареве за Нилом. Оно словно прокладывало путь лучами от входа в огромной древней стене ко мне, стелилось золотом по широкой аллее сфинксов с бараньими головами, завораживая торжеством зрелища. Толпа вокруг уже набралась огромная: египтяне в длинных хламидах и даже туристы издалека улюлюкали. Четверо лысых мужчин, переодетых в белые одежды жрецов, вышли перед зебрами, взялись за поводья.
Повозка поехала, я схватилась обеими руками за позолоченную ручку перед собой, а моё сердце заколотилось в неистовом волнении. Что-то необычное происходило во мне: эмоция живая и яркая. Нет, не страх и ненависть, которые тоже оставались где-то на фоне. Это было узнавание. Казалось, я уже видела это огромное рыжее солнце над величественными пилонами Карнакского храма, и эти статуи из камня, похожие на стражей-великанов перед входом в другой мир, и длинную тень гор на той стороне реки. Знакомым, как в дежавю, показался запах воды, песка и раскаленного солнцем известняка, и звучание систр… Стоп, откуда они взялись? Я скосила глаза и увидела ещё шестерых «жрецов» с трещотками в руках по обе стороны колесницы. Ощущение, будто так и нужно было, усилилось и закрепилось в груди, как если бы паззл сложился…
Процессия остановилась у входа в храм. Двое «жрецов» самого египетского вида с подведёнными глазами и пекторалями в виде скарабеев на груди помогли мне спуститься. Солнце слепило глаза. Два дрона сделали очередной круг над головой, тележка операторов и осветителей остановилась. Режиссёр издалека закричал на исковерканном английском:
— Стоп! Всем спасибо!
«Жрецы» отошли покурить. Толпа обмякла, словно в крике «вольно», и большинство принялось расходиться, мигом потеряв ко мне интерес. Лишь некоторые остались поглазеть, но амбалы из охраны погнали их прочь. В моей голове гудело, кровь в висках пульсировала, словно всё было по-настоящему.
Как подчинённые мадам Беттарид организовали процесс так быстро? Или всё так и планировалось? Что же, стоит отметить, что они работают активнее египетской полиции.
— Стервозное выражение лица у тебя получается лучше всего, — послышался рядом грубый голос.
Я обернулась: Макаров скалился, чем-то довольный. Полицейских на горизонте больше не было…