Новая журналистика и Антология новой журналистики

Для Эдварда Фоли она была импульсивной натурой, которая «не умела управлять своим маленьким глупым сердцем». Тернер пытался обойти молчанием ее беременность, Фоли, напротив, делал на этом упор. Он даже позвонил матери покойного в Вашингтон и узнал, что сын сообщил ей, что они опять ждут ребенка и что «Люсиль надеется, что малыш вернет в дом добрые отношения, какие у нас были когда-то». Там, где обвинение видело холодный расчет, защита усматривала лишь «гнустую болтовню». И действительно, Люсиль Миллер любила поболтать. Накануне смерти мужа она болтала о своей связи с друзьями, а после его гибели — с арестовавшим ее сержантом.

— Корк знал об этом уже давно, — говорил ее голос, записанный на магнитофонную ленту наутро после ареста. — После смерти Илэн он страшно разволновался и надавил на меня… тогда-то для него все и открылось.

Сержант спросил, почему Люсиль вообще согласилась с ним беседовать, вопреки указаниям ее адвокатов, и она лишь легкомысленно отмахнулась:

— Знаете, я ведь по сути своей очень искренняя особа. Я могу беззаботно сунуть в шкаф шляпу и наврать, что она стоит на десять долларов меньше, но в главном я всегда иду по жизни прямо, нравится вам это или нет.

Обвинение вытащило на свет божий вслед за Артвеллом еще нескольких мужчин и даже умудрилось назвать имя одного из них, вопреки протесту Фоли. Защита напирала на суицидные настроения погибшего. Обвинение выставило свидетелей, показавших, что возгорание «фольксвагена» не могло оказаться случайностью. Фоли противопоставил свидетелей, которые доказывали, что машина запросто могла вспыхнуть случайно. Отец Люсиль, преподаватель средней школы в Орегоне, процитировал репортерам пророка Исайю:

— Каждый язык, возводящий на тебя хулу, прокляни.

— Нехорошо Люсиль себя вела, нехорошо, — осуждающе качала головой ее мать. — Но ею двигала любовь, тогда как других нередко толкает на преступление похоть.

Вызванная в качестве свидетельницы четырнадцатилетняя дочь Миллеров Дебби, не дрогнув, заявила, что она сопровождала мать, когда та за неделю до гибели отца покупала в супермаркете канистру для бензина. Сэнди Слэгл ежедневно присутствовала в зале суда. Она засвидетельствовала, что по меньшей мере однажды Люсиль Миллер предотвратила попытку самоубийства мужа, причем тот собирался обставить самоубийство как несчастный случай, чтобы его семья получила двойную выплату по страховке. Венч Берг, премиленькая двадцатисемилетняя норвежка, нянька детей Хэйтонов, сообщила, что Артвелл Хэйтон давал ей указания не допускать контакта детей с Люсиль Миллер.

За те два месяца, пока длился процесс, внимание прессы к нему не ослабло. Репортеры неделями безвыездно жили в Сан-Бернардино: Говард Хертел из «Таймс», Джим Беннет и Эдди Джо Бернал из «Геральд-экзаминер». За эти два месяца процесс Люсиль Миллер смогли временно потеснить с первой полосы лишь присуждение наград Академии да смерть Стана Лорела. Наконец 2 марта, после того как Тернер в очередной раз подчеркнул, что мотивами преступления были «похоть и жадность», а Фоли посетовал на то, что его подзащитную судят за супружескую измену, жюри присяжных удалилось на заседание.

Вечером 5 марта, в 4 часа 50 минут, присяжные вынесли вердикт: виновна в убийстве при отягчающих обстоятельствах.

— Неправда, неправда! — вскочив, закричала Дебби Миллер. — Она не виновата!

Сэнди Слэгл рухнула с диким воплем.

— Ради Бога, Сэнди, прекрати! — громко потребовала Люсиль Миллер, и Сэнди тотчас замолчала. Но когда присяжные покидали зал заседаний, она снова закричала: — Вы убийцы! Все до единого убийцы!

Помощники шерифа двинулись в зал, на каждом красовался галстук с надписью «Родео шерифов 1965 год». Отец Люсиль Миллер, скромный учитель средней школы, верящий в то, что созданный Христом мир полон опасных искушений, кончиками пальцев послал вослед дочери воздушный поцелуй.

Калифорнийская женская тюрьма Фронтера, где содержится Люсиль Миллер, находится у поворота Эвклид-авеню на загородную дорогу, недалеко от места, где эта женщина когда-то жила; сюда она ездила за покупками, здесь организовывала вечера благотворительного фонда. За обочиной дороги пасутся коровы, специальные машины поливают люцерну. Исправительное заведение имеет волейбольные площадки, теннисные корты. И его вполне можно было бы принять за колледж, вот только деревья недостаточно высоки, чтобы скрыть спираль колючей проволоки поверх забора. В часы впуска посетителей на стоянке у тюрьмы скапливаются огромные, похожие на крейсеры автомобили, большие «бьюики» и «кадиллаки», принадлежащие дедушкам, отцам и сестрам заключенных, намного реже — мужьям. На бамперах иных можно увидеть наклейки «ПОМОЖЕМ НАШЕЙ ПОЛИЦИИ!».