Внезапно Спрут почувствовал, что он здесь не один. Повернул голову и остолбенел: рядом с ним сидела девушка, неестественно большая, в купальнике‑бикини и ластах. Она смотрела прямо на него. Он различал
Потом ему почудилось, что вода медленно густеет, застывая, превращаясь в нечто вязкое и плотное.
В памяти возник сам собой экспонат из музея ЦАЯ (занесла его судьба как‑то в это закрытое заведение). Огромный янтарного цвета семигранник, и в этом янтаре, как древняя муха, парит человек – руки распахнуты и почти касаются стенок этой гробницы, на лице – недоумение пополам с ужасом, а на груди – бесполезный автомат.
Он в слепом отчаянии рванулся и внезапно начал погружаться, с облегчением ощутив, что это не сон и не морок. То, что его окружало, было, несомненно, водой, самой обычной водой. И вода неожиданно начала поднимать его куда‑то, но он услышал крик в коммуникаторе и опомнился.
– Не всплывай, батя! – надрывался Мормышка. – Батя, слышишь?! Не всплывай! Тут озерники! Озерники!!!
* * *
Чувство опасности, то самое шестое чувство, сработало чуть раньше, чем сигнал ручного сонара предупредил Слона о явлении незваных гостей.
Оглянувшись, он увидел несколько пар светящихся глаз с разных сторон. И через мгновение‑другое уразумел, что в темноте притаились земноводные мутанты размером со взрослого человека. Строением тел хищники отдаленно напоминали людей, но ящероподобного в их облике было гораздо больше.
Вытянутые морды с желтыми немигающими глазами, клыкастые пасти, слегка сплющенные хвосты и перепонки между когтистыми пальцами, по шесть на каждой лапе. Гребень внешних жабр, прижатых к спине сложенным веером.
Одна за другой устремились в глубину серебристо‑серые тени, и через несколько секунд сбоку вынырнул первый озерник, выставив перед собой что‑то вроде длинного копья из ржавой тонкой трубы с косо срезанным и расплющенным молотом остро отточенным наконечником. Озерники хоть и редко, но пользовались примитивными орудиями. Ходили слухи, что пьевры иногда даже каким‑то образом заставляют порабощенных ими людей делать их для своих лучших слуг.
– Вррррешь! Не возьмешь! – прорычал Крестовик, забывшись, и чуть не выпустил загубник, но успел зубами прихватить в последний момент.
Его рука скользнула к бедру и выдернула из кобуры «китайца».
Один за другим три выстрела глухо ухнули в водной толще – все три нашли цель. Два тела нелюдей начали медленно опускаться на дно, а еще один завертелся на месте, хватаясь за простреленную нижнюю конечность. Сквозь толщу воды послышалось тонкое переливистое уханье. Знакомый всем морским сталкерам звук – так озерники кричат от боли. (А если этот мутант кричит от боли, значит, точно серьезно ранен.)
В тот же миг лезвием своего грубого, но от этого не менее смертоносного инструмента озерник сделал неожиданно искусный выпад и сумел перерубить у сталкера шланг от баллона акваланга. Крестовик замолотил руками, рванул вверх, но не успел.
Слон нажал спуск «АПС», но оружие молчало. Подвел ли механизм или боеприпасы, уже оказалось не важным. Враги были совсем рядом. Слон успел ударить тесаком в живот одного мутанта, но в спину и грудь вонзились сразу два копья, и он медленно стал опускаться на грунт.
Скрипач выдернул из держателей разгрузки автомат, не обычный, как у приятеля, а «Морской лев», и пули‑иглы устремились навстречу кружащимся серым теням.
Вода окрасилась бурыми облачками. Еще очередь, и два последних озерника устремились прочь. Но того, что «Гидра» стала меньше на двух бойцов, что двое их товарищей погибли, этого уже было не изменить.
Наверху Шквал, матерясь отчаянным злым полушепотом, натягивал гидрокостюм, пока Кощей со злыми слезами заряжал «хеклер‑кох», трясущимся руками втыкая снаряженные стволики в гнезда. Что происходило внизу, было непонятно, но два всплывших на поверхность мертвых озерника говорили сами за себя.
Внезапно в воде, окутанной мраком, что‑то зашаталось. Огромная тень надвинулась снизу. И в мелких волнах шевелилось нечто огромное, угловатое, черное, как скала.
«Не может быть…» – замер в растерянности Шквал.
Над водой вознеслась хитиновая морда гигантских размеров, нависла над водой.
Сталкеры ясно видели его фасеточные глаза числом восемь или десять, огромную пасть, исказившуюся в какой‑то противоестественной улыбке.
К ним пожаловал не кто иной, как дракс – собственной персоной.
* * *
Спрут ощутил, что боится. Боится по‑настоящему, как не боялся давно, – настоящим подлинным страхом. Как боялся первобытный волосатый предок, слыша рев пещерного льва или убегая от наводнения.