Изумлённый Малахов сел на скамейку, которая сразу впилась в ягодицы острыми краями железного профиля. Завороженно, словно смотрел кино по телевизору, Андрей наблюдал, как из-под койки выскочило три странных небольших создания, лохматых, грязно-бурых, похожих на крыс, но почему-то с рожками. Они деловито, явно не первый раз, подхватили с пола хлеб и потащили кусочки обратно под койку. Последний зверек остановился напротив Малахова и дернул головой, будто благодаря. Андрей автоматически ответил зверьку кивком.
Совершенно не воспринимая окружающее как что-то естественное, Малахов попробовал закрыть глаза и просто расслабиться. После станции с идиотами верить в реальность происходящего не было никаких сил. Но не тут-то было. Опять загремела дверь. Кто-то открывал чудовищный накладной замок, звеня ключами. Дверь распахнулась. На пороге с дубинкой в руках стоял Протасавицкий в незнакомой черной форме, расшитой белыми галунами, с рядом орденских планок на груди. Он похлопал дубинкой по голенищу несуразного кирзового ботфорта и мрачно произнес:
– Заключенный тринадцать двадцать два тридцать один, на прогулку!
– Что? – Андрей при виде командира рефлекторно поднялся с табуретки.
– Отвечать! – рявкнул Протасавицкий.
– Что отвечать? – пролепетал обескураженный Малахов.
– В ответ на обращения начальства заключенный должен назвать свою статью и срок! – бесстрастно заявил Протасавицкий.
– Я… – растерялся Малахов, – я не знаю. Я же не заключённый. Я ни в чем не виноват!
Командир отступил на шаг от двери, и в камеру вошли штурман и пилот, в такой же форме, но, судя по меньшему числу нашивок и планок, ниже по званию. Малахов сделал шаг вперёд, надеясь, что хоть они объяснят, что происходит. Переверзев немедленно нанес удар дубинкой ему по голени, так что Андрей рухнул на пол.
– Все заключенные в тюрьме особого режима уверены, что они ни в чем не виноваты. – Протасавицкий громко засмеялся, словно эта мыль его очень обрадовала.
– Я не помню, почему я в тюрьме, – решил схитрить Малахов.
– Тебе напомнить? – Командир наклонился и ткнул его концом дубинки с металлическим наконечником в лицо. – Статья сто девяносто восемь, пункт шесть. Несанкционированное проникновение в Зону отчуждения, отягощённое преступлениями против личного состава охраны Зоны, и коллаборационизм с выродками. Приговорен к смертной казни!
– Меня казнят? – совсем растерялся Андрей. – Когда?
Почему-то его вопрос вызвал радостный смех у всей троицы.
– Заключенный тринадцать двадцать два тридцать один, – все еще сияя улыбкой, произнес Протасавицкий. – Для всей Империи тебя уже казнили! Но степень твоего преступления не подразумевает такого лёгкого наказания. Ты отправлен на станцию Криминальной Санации-6 для прохождения пожизненного наказания! Чтобы ты, сука, всю свою вонючую жизнь мечтал умереть! На прогулку!
Малахов, понимая, что если замешкается, снова получит тычок дубинкой и возможно в зубы, тяжело поднялся с колен и двинулся на выход.
– Руки! – рявкнул пилот, или тот, кого Андрей знал как пилота Бориса Степанова.
На всякий случай Малахов сложил руки за спиной.
– О, уже не прикидывается, что ничего не помнит, – пробурчал штурман. – Какие же они все, твари, одинаковые.
Малахов вышел из камеры и на мгновение остановился, не зная, куда дальше надо идти. Очередной удар дубинкой по спине указал направление. Андрей побрел по коридору, только сейчас почувствовал, что его руки и ноги сковывают тяжелые цепные кандалы.
– За-пе-вай! – рявкнул конвоир, считавшийся Виктором Переверзевым.
– Что? – от неожиданности переспросил Малахов, чем опять привел охрану в ярость.
Еще один крепкий удар дубинкой был лаконичным ответом.
– За-пе-вай! – повторилась команда.
– Белая армия, черный барон… – тихо затянул Андрей старый марш.
– Что?! – Вопль командира прервал малаховскую унылую песню. – Ты забыл слова гимна «КС-6»?
– Я не знаю… – осторожно ответил Малахов.
Удар по почкам отключил дыхание, Андрей, остановившись на секунду, согнулся, но следующий, еще более жестокий, погрузил его в темноту.
Резкий запах, режущий слизистую носа, вернул Малахова в сознание. Он открыл глаза. Над ним склонилась Катя. Черепа в ее петлицах дрожали и расплывались белыми пятнами.
– Очухается, – резким, как звон циркулярной пилы, голосом сказала девушка. – Только надо его ко мне, иначе он может потом не встать. Кто вам, прапорщик, позволил вышибать из него дух?
Катя обращалась к Протасавицкому. Ещё не совсем четко воспринимая окружающее, Андрей отметил, что на Катиных плечах торчали в стороны жесткие погоны, чем-то напоминающие привычные подполковничьи.
Грубо, так что Малахов чуть опять не потерял сознание, его подхватили под руки и потащили по коридору.
– Носилки… – пробормотал Андрей.
– Вот сам и принесешь в следующий раз, – ухмыльнулся конвоир Степанов.