Таким образом евреи в Прусской монархии были рассажены по клеткам и управлялись восемнадцатью «еврейскими конституциями» (JudenVerfassungen). Им запретили переселяться из одной провинции в другую, «где действует иная еврейская конституция» (18 февр. 1818). Евреи были некоторым образом прикреплены к территории каждой области. Но главная забота прусского короля и его правительства была направлена на урегулирование положения евреев в коренной Пруссии. Здесь на христианской совести прусских государственных мужей лежал старый грех: эмансипационный эдикт 1812 года. Надо было кое-как исправить эту поспешную реформу, изменить или частями отменить освободительный акт и вместе с тем соблюсти невинность по отношению к обязательству «Союзных актов», требовавшему сохранения status quo. После Венского конгресса либеральные государственные люди прежнего времени, вроде Гарденберга и Вильгельма Гумбольдта, теряли свое влияние в правящих кругах, уступая место министрам из решительных реакционеров. Когда в 1816 г. прусское правительство обсуждало вопрос о дальнейшем применении эдикта 1812 года, три министра высказались в отрицательном смысле. Министр внутренних дел Шукман доказывал в своем «вотуме», что этот эдикт несовместим с установленным Священным союзом «христианскими принципами управления»: нельзя, например, допускать свободное землевладение евреев, которые таким образом могут проникнуть в высшие классы христианского общества. «Среди евреев, — пишет Шукман, — встречаются отдельные порядочные и почтенные люди, каких и я лично знаю; но характер этого народа в целом состоит из низменной суетности, грязного корыстолюбия и хитрого плутовства. Невозможно, чтобы народ с чувством национального самоуважения признал таких людей равными своим. Если же надо принуждать к этому, то придется либо нашу нацию принизить до уровня евреев, либо превратить презрение к ним в ненависть и преследование». Представитель министерства финансов Вольфарт высказался еще более откровенно: «Было бы желательно, чтобы в стране вовсе не было евреев, но те, которых мы имеем, должны быть терпимы, под условием их обезврежения. Переход евреев в христианскую веру должен быть облегчен, и с этим актом должно быть связано приобретение всех гражданских прав». Применение эдикта 1812 г. Вольфарт считает допустимым только по отношению к тому «классу» евреев, который отказался от всяких видов торговли и занимается «гражданскими профессиями»: наукой, искусством, сельским хозяйством или фабричным производством; все же остальные должны быть ограничены в правах и платить особый «шутцгельд», т. е. должен быть восстановлен прежний режим «шутциуден».
Эти бюрократические проекты не привели к прямой отмене эмансипационного эдикта, но выраженные в них тенденции имели решительное влияние на всю дальнейшую практику правительства в еврейском вопросе. Путем искусных толкований закона, административных циркуляров и временных правил равноправие отменялось по кусочкам. Тут начали с пункта наименьшего сопротивления: с отмены политических прав, которые в самом эдикте 1812 года были намечены лишь для будущих времен (том I, § 30). Прошения евреев, даже служивших в армии, о допущении к государственным должностям систематически отклонялись. Один из этих отказов характерен по своей форме: «Хотя данное лицо (имя) добровольным участием в походах 1813—1814 годов и приобрело право на обеспечение его государственною службою, оно, однако, не может воспользоваться этим правом вследствие своего иудейского вероисповедания». Оскорбительным ограничениям подвергались представители либеральных профессий: евреи-юристы не принимались в адвокатское сословие, врачи не могли занимать муниципальные и земские должности. В городских магистратах, куда евреи давно были допущены, их лишили права быть бургомистрами, ибо «к этой должности пригодны лишь лица, исповедующие христианскую религию». Совсем бесцеремонно расправилось правительство со статьею эдикта, предоставившею евреям доступ к «академическим и школьным должностям». Число евреев с высшей научной подготовкой было тогда значительно, и некоторые из них (например, известный юрист-гегельянец Эдуард Ганс) добивались кафедры в университетах. Правительство почуяло опасность — ив 1822 г. было объявлено, что «его величество король отменил статьи 7—8 эдикта 1812 г., по которым туземные евреи могут быть допущены к академическим должностям, вследствие обнаружившихся при осуществлении их неудобств» (Missverhältnisse). В чем были неудобства, видно из других правительственных распоряжений, в которых без стеснения указывалось, что такой-то кандидат на академическую должность не может быть допущен, пока он исповедует иудейскую религию.