Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2

Эти гонения на еврейскую интеллигенцию, в которой культурными кризисами уже значительно была ослаблена привязанность к своей религии и народности, усилили вероотступничество. Случаи крещения опять участились, и лучшие умственные силы безжалостно вырывались из рядов еврейства. Достаточно назвать четыре имени: Берне, Гейне, Ганса и семью Карла Маркса, принявших крещение в эти годы (1818—1825), чтобы понять всю громадность потери, понесенной еврейскою культурой. В интеллигенции господствовало стремление «получить входной билет в европейскую культуру», как Гейне назвал акт крещения. Но вожди «христианского государства» не довольствовались вынужденными крещениями: им хоте­лось приобрести и убежденных прозелитов. Для этого в Берлине было Основано в 1822 г. «Общество распространения христианства среди евреев», по образцу Лондонского миссионерского общества. Король взял общество под свое покровительство, «ввиду его похвальной цели». В своем уставе общество определило эту цель: обращать евре­ев в христианство путем убеждения и проповеди, а «не привлекать прозелитов земными выгодами». На деле, однако, охотников до не­бесных преимуществ почти не оказалось, а «земные выгоды» при­влекали многих. Один королевский декрет или министерский цирку­ляр, ограничивавший права евреев, порождал больше «чад церкви», чем уставы всех миссионерских обществ[4].

Крестись или обособляйся! — эту новую альтернативу ставило еврею прусское правительство. Оно отказалось от прежней системы поощрения ассимиляции, порождавшей еврейских немцев. Оно зна­ло слабую сторону образованного еврея: страстное желание сходить за немца, маскировать свою национальность — и пользовалось этой слабостью. В этом отношении характерны два распоряжения. В 1815 г., когда правительство (Гарденберга) еще не отступилось от либераль­ной политики, было издано распоряжение, чтобы в паспортах евре­ев слово «Jude» заменялось выражениями «ветхозаветный», «лицо Моисеева исповедания» (alttestamentlicher, mosaischer Glausbengenosse), т. е. теми «более приличными» описательными формами, которые были во вкусе тогдашних передовых людей из круга Фридлендера. Спустя двадцать лет именем короля издается противоположное распоряжение: воздерживаться в официальных актах от подобных эвфемизмов, а употреблять попросту названия: «еврей» (Jude), «иудейская религия» и т. п. (1836). В этом приказе онемеченные евреи усмотрели глубокую для себя обиду. Один бер­линский фабрикант Мейер обратился к королю с жалобною просьбою: «защитить его и единоверцев от незаслуженного пренеб­режения». Король ответил, что ничего обидного в своем приказе не усматривает, что имелось только в виду заменить модернизованные описательные выражения старыми, более краткими и точными, и то лишь в официальной переписке. Прусские чиновники, однако, шире толковали королевский приказ, и судебные учреждения стали демонстративно писать даже на адресах повесток: «еврею такому-то». Это вызвало ряд жалоб со стороны обиженных, и министр юстиции должен был особым циркуляром разъяснить, что писать на адресах «еврею» действительно нелепо, как нелепо писать «христианину» или «турку», но в тех официальных актах, где нужно обозначить вероисповедание, выражения «еврей, иудейская религия» вполне уместны. «Это древнейшее название народа, — говорится в министерском циркуляре, — во всяком случае почетнее и точнее, чем «лицо Моисеевой, ветхозаветной веры» и подобные изобретения новейшего времени, употребление которых скорее оскорбительно, ибо ни один еврей и вообще разумный человек не может думать, что в наименовании «Jude» заключается нечто, нуждающееся в описательном, обходном выражении». Если это замечание министра юстиции было искренне (хотя в нем упущен факт двойственного смысла слова «Jude»: «еврей» и «жид»), то в нем заключался справедливый урок для прятавшего свое лицо ассимилированного слоя немецкого еврейства.