Новейшая история еврейского народа. Том 3

Смешанные браки и крещение. — Немецкая школа была главным фактором ассимиляции. За ним следовали браки между евреями и христианами, число которых сильно возросло в рассмат­риваемую эпоху. До 1880 года смешанные браки в Пруссии состав­ляли десятую часть всех еврейских браков, а в следующие годы они растут и в 1899 г. составляют уже пятую часть всех браков, т. е. на каждые 5 браков приходится 4 чисто еврейских и 1 еврейско-христианский. Сначала преобладали случаи женитьбы христиан на еврейках, а к концу периода участились случаи женитьбы евре­ев на христианках. В тех и других случаях дети обыкновенно при­числялись к христианам, и таким образом большая часть потом­ства пропадала для еврейства. Крайняя ступень ассимиляции, кре­щение, также дает в это время численное повышение: в Пруссии число крещений увеличилось за период 1880-1900 гг. в шесть раз (76 крещений в 1879 г. и 480 в 1900 г.). Совершенно не поддавались учету случаи крещения новорожденных по воле родителей, которые сами оставались в еврействе, а детям обеспечивали хорошую карье­ру приобщением к господствующей церкви. В новом ренегатстве пре­обладал вообще материальный расчет. Религиозная ассимиляция ста­ла орудием осуществления гражданского равноправия, как нацио­нальная ассимиляция служила раньше орудием его достижения. От­носительно первой вернее было бы употреблять термин «симуляция». Только в редких случаях евреи принимали христианство по убежде­нию, вследствие мистического настроения или крайней идейной по­следовательности в духе Момзена: если уж ассимилироваться и при­общаться к немецкой культуре, то надо идти до конца, ибо из этой культуры нельзя выделить ее христианский элемент. Впрочем, абсо­лютная величина крещений была незначительна: до 500 крещений в год на всю Германию (из них свыше половины в Пруссии), что при с лишком полумиллионном еврейском населении составляло неболь­шую дробь. Только в связи с повальной ассимиляцией и смешанны­ми браками, как подготовкою к отпадению потомства, это явление приобретало значение грозного симптома.

Духовная жизнь. — Было бы, конечно, несправедливо отож­дествлять с этими покидающими знамя элементами те высшие круги еврейской интеллигенции, откуда под напором антисемитизма по­слышался клич отречения от национального еврейства (выше, § 2). Это были не отщепенцы, а национальные марраны. Как в сред­невековой Испании под давлением единой государственной церкви возникло религиозное марранство, так теперь под давлением идеи единой государственной нации возникло национальное марранство, стремление носить маску господствующей нации. Если для средневе­ковых марранов могли служить оправданием ужасы церковного тер­рора и позднейшей инквизиции, то для национальных марранов мог­ло служить некоторым оправданием то, что они после длительного процесса ассимиляции в Германии так привыкли к чужой нацио­нальной маске, что часто считали ее своим настоящим лицом. Под влиянием такой умственной аберрации Мориц Лацарус мог раз­вить целую теорию о том, что он и многие ему подобные являют­ся «только немцами по национальности» в силу самосознания. Трудно допустить, что на дне души людей типа Лацаруса под нале­том германизма не таилось более глубокое естественное самосоз­нание, связывавшее их не с приемной, а с родной нацией, с длинной цепью поколений, прошедших под своим знаменем через все века всемирной истории. И действительно, то, что эти люди считали ре­лигиозной связью, соединяющей их с еврейством, было, в сущнос­ти, национальной связью, ибо в большинстве они были свободомыс­лящими, ценившими в иудаизме только его чистый этический моно­теизм. И Лацарус, и Герман Коген после своих антинациональных деклараций искали в этике иудаизма те отличительные особенности, которые в сочетании с историческими переживаниями образуют осо­бое еврейское самосознание. Рационалист и реформист Лацарус, опубликовавший в 1898 г. свой главный труд «Этика иудаизма», на­ходит сущность иудейского вероучения в стремлении к «освящению жизни» («Heiligung des Lebens»), т. е. одухотворению всех житейских актов путем возведения их к высшему нравственному закону. Конк­ретнее он мог бы в силу такого принципа объяснить или осмыслить обрядовый элемент иудаизма (сочетание каждого житейского акта с религиозным обрядом) и найти в нем мотив национальной дисцип­лины, но как реформист и апологет ассимиляции он не мог довести эту теорию до конца. Тем не менее в своей «Этике» Лацарус уже де­лает значительные уступки еврейскому «партикуляризму» с точки зрения доктрины «народной психологии». Во всяком случае, он здесь значительно отодвинулся от своей вышеупомянутой декларации «Was heisst national?», написанной под влиянием первой вспышки антисе­митизма.