Новейшие успехи науки о преступнике

Желательно было бы поэтому, чтобы всякий заключенный в продолжение известного, более или менее продолжительного промежутка времени подвергался так называемому в домах для умалишенных «периоду наблюдения».

Лишь после такого испытания его можно было бы окончательно «классифицировать», то есть поместить в ту группу, к которой он наиболее подходит по своему характеру, воспитанию, по своим прежним склонностям, степени нравственной зрелости. Этим, конечно, не уничтожилась бы опасность взаимного заражения; но эта опасность была бы, по меньшей мере, доведена до минимума; были бы уничтожены, по крайней мере, заразные гнезда, порождаемые господствующим порядком с его обязательным смешиванием всех различных категорий в одну общую массу.

Само собой разумеется, что высшей тюремной администрации будет принадлежать чрезвычайно трудная обязанность классификации преступников. Но никто не обладает такой опытностью и беспристрастием, как директора тюрем, живущие среди арестантов, судьбу которых они решают, изучая каждого в отдельности неделями, месяцами, даже годами.

Относительно возможности произвола скажу, что скорее его можно опасаться в суде, нежели в тюрьме. Судья может осудить несчастного за дурное выражение его лица, вследствие случайностей, с которыми связан допрос, на основании фактически подобранных документов, поверхностно произведенного следствия или случайного инцидента во время заседания. Тут то же различие, как и между учителем, ценящим учеников по отметкам целого учебного года, в течение которого он, не торопясь, изучал учеников каждого отдельно, и экзаменатором, которому приходится оценивать по случайному ответу.

Наконец, ничто не мешает присоединить к тюремным директорам нечто вроде присяжных из врачей, адвокатов, администраторов – словом, из самых уважаемых лиц данной местности.

Осужденный, иначе говоря, человек, которого признали настолько опасным, что оказалось необходимым избавить от него общество, оставался бы в тюрьме не на заранее определенный срок, соразмеренный более или менее произвольно с тяжестью проступка, но до тех пор, пока он не выполнил бы того, что можно бы назвать «нравственной задачей». Заключение продолжалось бы до тех пор, пока он ценой своего труда не искупит вреда, причиненного его проступком частному лицу и обществу, до тех пор, пока он не выкупит себя, пока не заслужит своей свободы, помилования и даже восстановления прав.

Это, в сущности, не что иное, как расширение принципа условного освобождения.

Но где гарантия того, что арестант, таким образом, не останется навсегда «servus роеnае»[13] без надежды, без упования?

Эта гарантия могла бы заключаться в праве каждого заключенного переносить дело против тюремного начальства в известные сроки и при известных условиях, в состязательном порядке и при содействии защитника на усмотрение вышеупомянутых присяжных, которые и произносили бы свой окончательный приговор.

Надо прибавить, что в «период наблюдения» арестант должен был бы находиться в одиночном заключении, с тем условием, чтобы одиночное заключение, об ужасах которого и не догадываются те, которые с такой предупредительностью его рекомендуют, никогда не продолжалось дольше одного года.

Что же касается неисправимых, неизлечимых чудовищ, да простят мне сентиментальные читатели, какова бы ни была причина их настоящего состояния, будь то наследственность, роковое влияние окружающей среды, – для них единственным рациональным режимом является ссылка.

Это те же мысли, которые начертала на своем знамени новая школа. Но мне возразят: ведь это слова бывшего арестанта, который не может быть беспристрастным в данном деле. Конечно; прочитайте, однако, нижеследующие прекрасные строки главного тюремного директора Принса. Вас поразит удивительное сходство взглядов этих двух писателей, занимающих столь различные положения в свете.

III

Бельгийский закон, пишет Принс, допускает одиночное заключение. Его цель – способствовать нравственному возрождению преступника, устраняя его от вредного влияния других арестантов и оставляя его лишь в обществе честных людей.

Но везде, на всем свете – это теория. Посмотрим, однако, на действительность. Повсюду предполагаемые реформаторы, которые должны служить для заключенных образцом здоровых элементов общества, суть тюремные служители, то есть, вообще говоря, преданные своему делу люди, но набранные из того же слоя общества, к которому принадлежал и осужденный; иногда это выбитые из колеи люди, не имеющие занятий, вынужденные служить за ничтожное жалованье, едва достаточное для прокормления семьи; они сами живут почти так же, как живет заключенный.