Новейшие успехи науки о преступнике

Саллильяс знакомит нас с совершенно оригинальным типом преступников, присущим специально Испании.

В Испании существуют presidios[14], где преступники имеют отношения с населением в том же роде, как сумасшедшие Гелльской колонии в Бельгии. Своеобразный и в высшей степени характерный обычай в испанских тюрьмах это – cucas. Так называется платоническая любовь, питающаяся одними письмами.

Заключенные обоих полов, не знающие друг друга, не видевшие друг друга ни разу, заводят между собой правильные сношения, при посредстве очень остроумных и любопытных приемов. Посредством писем они знакомятся, влюбляются, женятся и разводятся. Они становятся cucas. Иногда мужчина cuco предлагает своей возлюбленной найти подругу для кого-нибудь из своих друзей, и vice versa[15].

Они при этом переживают все волнения сильной страсти; ревнуют и иногда дерутся из-за своих неведомых возлюбленных. Cuca очень гордится крупным преступлением своего друга; если он умирает, она считается вдовой.

Вентра изучал в Неаполе sfregio — это рубец от удара бритвой, нанесенного по строго определенным правилам.

Все в этом преступлении оригинально: среда, где оно применяется (каморра), возраст преступников, положение жертвы.

Рубец в форме креста – это знак бесчестия для изменников, примкнувших к полиции, для заподозренных в шпионстве. Чаще всего наносят такой рубец женщинам – достаточно, чтобы женщина была кокеткой или даже просто хорошенькой. Такое покушение ничуть не мешает любви: напротив, после этого любовь становится крепче. Пострадавшая гордится рубцом, доказывающим, что из любви к ней решились даже на преступление.

Наносящий удар всегда молодой человек; после 30 лет сами не совершают таких преступлений; это дело поручается более молодому, который после такого покушения вырастает в своих собственных глазах и во мнении той среды, где он живет. Если он принадлежит к каморре, то его повышают, или принимают в нее, если он к ней еще не принадлежал.

Sfregio несвойственно исключительно какому-нибудь одному классу или сообществу злодеев. Хотя большинство виновных в таком преступлении носят на себе отличительные признаки преступников, но преступление это распространено среди честного простонародья, среди мелкой буржуазии и даже высших классов; ибо всякий класс дает известный комплект ненормальных людей. В Сицилии не наносят таких ран, там убивают^{3}.

Глава 6. Политические преступления, детоубийство и прочее

I

Уже на конгрессе по уголовной антропологии в Риме я и мой товарищ Лаши сообщили результаты наших первых исследований о политических преступлениях; мы резюмировали антропологические, физические и социальные факторы, которые заставляют человека стряхнуть с себя свойственную ему инертность, забыть свою ненависть к новшествам и стремиться к политическим революциям и связанным с ними особенным преступлениям.

Дальнейшие исследования дозволяют нам изложить более подробно действие некоторых наиболее важных факторов.

Прежде всего заметим, что политическое преступление с антропологической точки зрения представляет не столько покушение на известную организацию, сколько страстное сопротивление могущественному политическому, религиозному и социальному мизонеизму большинства.

Действительно, принимая во внимание, что органический и человеческий прогресс идет медленно, посреди могущественных препятствий, вызываемых внешними и внутренними причинами, и что человек и человеческое общество инстинктивно консервативны, следует признать, что попытки ускорить ход процесса, выражающиеся в порывистых, насильственных действиях, не представляют физиологических явлений, и хотя они иногда являются необходимостью для угнетаемого меньшинства, но с юридической точки зрения такие попытки суть антисоциальное явление и, следовательно, преступление.

Но здесь надо различать революции, которые медленно развиваются, подготовляются, представляются неизбежными, наступление которых, быть может, ускоряется каким-нибудь гением или сумасшедшим, и восстания, представляющие лишь продукт быстрого и искусственного высиживания при чрезмерной температуре, преждевременное появление зародыша, осужденного поэтому на верную смерть.

Первые можно назвать физиологическим явлением, вторые – патологическим; первые никогда не считаются преступлениями, потому что общественное мнение их санкционирует и оказывает им поддержку; вторые же всегда равносильны преступлению, ибо они представляют обыкновенный бунт в больших размерах.

Затем существуют промежуточные стадии: это – суть революции, хотя и вызванные действительной необходимостью, но преждевременные. Такие революции кончаются, однако, победой; но в ожидании, пока наступит время их признания, они считаются, само собой только временно, преступлением, которое в ближайшем будущем затем становится героизмом и даже мученичеством.

Наиболее могущественный фактор революций и восстаний – это климат.

II