Новелла ГДР. 70-е годы

А поэтому очень удобно, что можно воспользоваться услугами фирмы «Эос». Ее возглавляет господин Бастман, с полноватым лицом и фигурой, сведущий во всех вопросах захоронения и кремации, ненавязчиво искушенный в отправлении тягостных формальностей. Но не это в данном специфическом случае определяет надобность в нем, а то, что Бастманы существуют дважды и фирма «Эос» существует дважды. Между ними на географической карте — черта, некогда всего-навсего пограничная разметка между двумя округами, но сейчас оболочка планеты дала в этом месте трещину. Лишь с особыми документами можно следовать в обе стороны, мимо сторожевых вышек, вдоль проволочных заграждений. Они предназначены для живых, но и мертвым, изредка меняющим сторону, дабы найти упокоение рядом с родичами на кладбище, лежащем по ту сторону, необходимо для последнего переезда соблюсти определенные установления. И эти заботы, в своих пределах, берут на себя Бастман и Бастман, «Эос» и «Эос», отличные знатоки скромного дела перевозки покойников через границу. Когда Бастман и Бастман, братья-близнецы, пухлые здоровяки, похожие как две капли воды, обмениваются у шлагбаума бренными телами, они кажутся подчас зримым воплощением примирительного изречения о костлявой, уравнивающей всех и вся. Содержимое транспортируемых ими ящиков избавлено от мирской розни. Для чего бы ни билось сердце, в финале — это всего-навсего мускул, слабеющий, замирающий, кусочек ткани, и только, прах в конечном счете, не восточный прах, не западный — просто прах. Так, во всяком случае, полагают братья Бастман, двое стражей равновесия, приверженных по роду службы ушедшим с миром и всецело преданных миру земному, в особенности если учесть, в каких масштабах война обделяет клиентурой погребальный промысел. Соображение, возможно, циничное, но бюро похоронных принадлежностей не может сбросить его со счетов.

Люди одного Бастмана доставляют, как было условлено, графиню из тихой часовни в похоронное бюро. Не пошевелив, бережно вынимают они хрупкое тело из временного пристанища и переносят его в цинковый ящик. Сверху кладут металлическую плиту. С шипением затекает паяльное олово в пазы между крышкой и стенками.

Другой Бастман уже поджидает, его черный автомобиль развернут на восток. Погранпосты при виде намозолившей глаза процедуры относятся к досмотру формально. Скорбная законсервированная поклажа меняет транспорт.

Дождь со снегом падает на землю. Не очень быстро, надежно защищенная, едет графиня назад — к колосьям и свекольному полю, к лугу и лесу, к хлеву, сараю, винокурне и замку. На исходе воскресного дня, никем не замеченный, Бастман подъезжает к дому пастора. Пастор, вдовец, уже спит. Настойчивый стук будит его, он открывает. Бастман входит в дом, в руках ворох писанины: разрешение на перевоз через границу, выданное ландратом Люнебурга, письмо от суперинтенданта Шмауса с кратким описанием состоявшейся панихиды, письмо от молодого господина фон Берга, очень личное, который всецело вверяет погребение — по этому поводу вряд ли могут возникнуть какие-то затруднения — в руки господина пастора. О нем, как сказано в письме, перешедшая в лучший мир нередко говорила. В конце выражена надежда, что, несмотря на смутное время, он пребывает в добром здравии. Пастор прочитывает все не сходя с места, не присев; подобное возвращение — дело неслыханное, последствия непредсказуемы. Его осеняет: он же год, как на пенсии.

— Я вышел на пенсию, — говорит он господину Бастману. — Я уже оставил службу.

До этого, однако, господину Бастману нет дела, не должно быть дела — другая смерть настоятельно требует его возвращения, триста километров по этакой гололедице.

— И моя служба на сем окончена, — говорит он господину Нотзаку, так зовут священника.

Тот вздыхает, накидывает плащ, беспомощный в эту минуту, но отнюдь не безвольный, раз смертный предстал пред своим судьей. Он надевает берет, и затем они переносят холодный скользкий гроб в церковь, с грохотом натыкаются на дверь и стену и наконец устанавливают графиню на стертые каменные плиты к ногам Спасителя. И ежели он и так не видел ее постоянно, то, когда рассветет, он ее узрит.