Новелла о конкубине Ориане Тертии

Раз послушав мудрого совета Орианы, Кутоний сорвал приличный барыш и подумал, что имя конкубины, означающее «золотая», есть предзнаменование благостное о выгоде дел торговых. Присоединив мысленно имя оное к своему, нашел Кутоний, что зазвучало оно благороднее, ибо означало уже не просто «голова», а «золотая голова».

С тех пор взял он в привычку делиться с конкубиной торговыми замыслами. Она же так ловко вращала свои речи и ему нужную мысль преподносила, что он вконец и сам до правильной идеи доходил, считал потом своею, чем гордился премного.

Дошло до того, что не мог Кутоний-Голова ничего решить без Орианы-Золотой, а она руководила им, как ей было выгодно; доходы утаивала, вкладывала затем в сделки крупнее, превосходящие прибылью те, что совершал Сцевола, и так преумножила состояние свое.

На посылках при конкубине был юноша, коего Кутоний нанял в помощники, как думал, по своей воле. На деле же это Ориана ловко подтолкнула сожителя к решению, ей нужному, как слепого щенка к соску с молоком.

Юноша тот, по имени Вендимиан, был робок, но кудряв, хорош собой и сложен как Аполлон, а при случайных встречах на торговой площади смотрел на Ориану влюбленными глазами, отчего пробуждались в ней желания таинственно-томные – по этой причине, а вовсе не от расторопности, коя не входила в список достоинств Вендимиана, конкубина и выбрала его себе в услужение.

Едва увидав вблизи Ориану, переполнился Вендимиан любовью романтичной и трепетной, какая возносит объект поклонения в статус богини, недоступной прикасаниям, но взглядом ее пожирал, аки голодный питон птицу, в небе летящую.

Однажды утром ранним, исполняя веления хозяйки, оказался он в виридарии – маленьком садике во внутреннем дворе, а Ориана сюда же вошла, юношу не замечая, и наклонилась к фонтану, дабы водою пальчики омыть от липкого плода смоковницы.

Вендимиан сам не понял, как за колонной спрятался и дышать перестал от желания подглядеть за госпожой, а Ориана, шорох едва заслышав, приметила пятку сверкнувшую, тотчас обладателя ее узнала, но виду не подала и оглянулась: нет ли кого еще?

И так она горящий взгляд Вендимиана чуяла, будто мышь сову хищную, что повлажнела вмиг, и хоть дел здесь не имела, а не ушла, и прохаживаться стала, ища в саду уголок поуютнее, где никто, кроме юноши узреть ее не мог.

Захотелось ей ласки, стала она себя поглаживать; вынула из одежд яблоко спелое с сосцом упругим, присела на бортик фонтана с той стороны, что Вендимиану была зрима, а от входа в сад не видна, и прогнулась, и локти направила в небо синее, открывая впадины подмышек кудрявых.

Голову откинула назад Ориана и стала волосами густыми поигрывать, по спине себя ими колыхая, а сама слух напрягала и сквозь ресницы следила округ, как бы кто врасплох не застал.

И второе яблоко вывалилось наружу вслед за первым; ласкали руки девичьи каждое из оных, теребя гранатовые зерна налитые, но Ориане показалось мало; осмелела она от желания и открыла персик спелый Вендимиану на обозрение.

И чем больше думала, как жадно смотрит он, ибо чувствовала взгляд пылкий на коже своей, тем сама возгоралась более и желала прелесть девичью всю показать; облокотилась руками, колени гладкие свела-развела плавно, дабы видно было, как лоно ее, влагой наполненное, губами округлыми играет и зовет любовника, за колонной спрятавшегося.

А токмо Вендимиан и мыслить не мог о таком счастье и вжался в колонну хладную, какая твердыню пламенную ощутив, и рада была любовницей стать, но не могла, ибо мраморная была.

Ориана же распалилась, тунику к талии задрала, колени шире прежнего в стороны раздвинула и ладошкой сочащую влагу по томным складкам растирала, придыхая и постанывая.

Увидел Вендимиан, как оторвались от земли ножки Орианы и в воздухе повисли, но не уразумел призыва сего манящего и лишь сильнее в колонну вжался, да чуть не задохнулся от боязни спугнуть сие видение дыханием или шорохом неловким.

Между тем пальчики Орианы проворные засуетились округ горошины набухшей, исполняя мелодию бойко, словно рука виртуоза на скрипке, и смычка токмо не хватало, что в колонну упирался, однако и без него струны вибрировали, и музыка к торжеству финала близилась.

Задрожали ножки девичьи в воздухе, затряслись от судорог наисладчайших, вскрикнула Ориана, как птица, в жар брошенная, и сжалась от пика чувственного, и распрямилась, и выгнулась.

Едва очнулась она от неги, как тотчас испугалась дерзости своей, вскочила с бортика и хотела в дом бежать, а ноги непослушные понесли не в ту сторону, прямо на Вендимиана. И упала бы Ориана, а он ее подхватил и естеством своим каменно-возбужденным к девице через одежды прижался.

И так объятие Орианы любимой, дыханием неровным пышущей, Вендимиана потрясло, что задергался он в экстазе всем телом юношеским, крепче прижал к себе разгоряченную деву и излился на живот под тунику обильно. Она же, чувствуя его содрогания бешеные, ошеломлена была невообразимо, замерла и блаженство испытала в объятиях.