Новелла о конкубине Ориане Тертии

Волны чувственные, что у фонтана нахлынули, разум обоих поглотили. Миловались любовники нежно и поцелуев рассыпали неисчислимо, как цветов на лугу, но то была не страсть, а ее отступление, ибо желания неистовые, что в телах томились, уже наружу вышли.

Вскоре пришел в себя Вендимиан и в стыде от сотворенного плотью, что доводов логики не разумеет, молчал робко и сбежать хотел, от неудобства красный, но Ориана, дыханием прерываясь, велела ему тунику сменить, сама затем омылась и тогу свежую переодела.

Благо, утро раннее было и свидетелей лишних рядом не оказалось…

После того конфуза памятного боялся Вендимиан, что выгонит его богиня прекрасная из своего Эдема, но она ему о том не напоминала, будто ничего и не было, зато наедине с собою забыть не могла и покоя не знала от мыслей тягостных и томных.

Вот отправила как-то Ориана своего хозяина в дальнюю поездку скупать зерно, а в его отсутствие свершила очередное дело выгодное и захотела наградить себя за труды: омылась водами, на цветах настоянными, обмазалась маслами благоуханными, возлегла на ложе нагая, прикрывшись тканями богатыми и к телу приятными, а Вендимиану наказала ей прислуживать.

Юноша тому был рад несказанно и так усердствовал, что пролил капли вина на плечо хозяйки, испугался своей неловкости и не знал, как исправить.

Ориана же, от возлияния повеселевшая, не стала ругать и предложила испить вина с ее кожи бархатной, а как увидала страх юноши и нерешительность, рассмеялась, откинула ткани дорогие прочь и облила себя в потайном месте, какое Вендимиан у фонтана узрел, когда осмелился подглядывать вопреки приличию.

Оробел сильнее юноша и попятился, убоявшись, что заметит хозяйка тунику его, вставшую дыбом. Она же, все приметив, стала подшучивать ласково и на ложе поворачиваться, отрывая горящему взору красу свою со сторон различных.

Наконец призвала она Вендимиана, делая вид шутливо, что строга, затем одной рукой проникла ему под тунику и держала крепко за возбужденное естество, дабы не сбежал, а второю рукой себя тронула, где вином облилась, и в уста юноши пальчики тонкие вложила, чтобы он напиток и ее саму на вкус попробовал.

Вендимиан девственный хоть и неловок был, но горяч по-юношески, и пальчики сии пахучие целовал страстно, а Ориана, отняв их, велела там языком трудиться и губами, где вином полито, и для удобства колени круглые распростерла.

Сладостна была юноше неопытному ложбина, окропленная вином пьянящим; приник он к персику формы чудесной и целовал сей плод спелый сначала робко, а затем и усердно, и лизал, и сосал мякоть сочную, будто мучим жаждой.

Стала Ориана отвечать Вендимиану языком любови бессловесной: нежностью рук, переплетением ног, дыханием горячим и содроганием пылким – так поощряла она то, что нравилось, но останавливала мягко порывы слишком торопливые.

Юноше сей язык естества телесного оказался прост для разумения; узнавал он тотчас подсказки, когда открывалась ему любимая, поощряла томными нажимами, благодарила объятием; и не упорствовал, коли она выскальзывала, желая остановить или направить ласку в русло нужное.

От такого разговора тягучего наполнилась Ориана вожделением до краев, как чаша вином, и текла со стонами, а Вендимиан, увлекшись поцелуем затяжным, лобызал губы персика влажные, и дыхание то прерывал, то пыхтел жаром, как мех кузнечный.

Сжали внезапно бедра девичьи голову любовника, вырвалась Ориана со стоном сумасброженным, испитая до дна любовником пылким, и глаза зажмурила, и грудью вздымалась, как земля под вулканом.

Вендимиан, глядя на стихийное буйство любимой, завороженный был, а Ориана едва отдышалась – велела ему раздеться и на ложе спиною лечь, дабы ловчее было ей над ним все делать, что захочет.

И не просила, а приказывала, сгорая от любопытства наблюдать вблизи стержень каменный, какой азиаты зовут нефритовым, а греки фаллом.

Восторг деву обуял, когда увидала она подробности сего стержня любовного, ибо красив он был, как зверь дикий и стремительный, и на овощ пухлый Кутония не похож вовсе.

Отличался сей зверь упрямством и статью, изогнут был, подобно луку, стянутому тетивою; тверд, как кость, но не кость; стоял, возвышаясь головою гладкой, да подскакивал, прытью играя, словно жеребец нетерпеливый.

Убоялась Ориана пускать сего зверя в свое лоно, памятуя о том, как излился он против воли юноши; обняла зверя ладошкой и второй обняла, а всего закрыть не смогла, ибо высок он был и с норовом – упирался в руках, когда в сторону отвела, а отпустила, и шлепнул зверь по животу Вендимиана и подскочил тотчас, словно просился обратно в объятия девы.

Стала она его ублажать вверх-вниз, и словами игривыми шептала умиленно, и улыбалась счастием, чувствуя, как отзывается сей зверь упрямый на ее ласку.

Долго не выдержал Вендимиан, напрягся телом, задышал, застонал и толкать стал зверя в ладошки Орианы, а она сдавила сильнее и ускорила, уловив ритм, диктуемый страстью, и сама затрепетала, чувствуя взрыва близость.