Новелла современной Румынии

— Ты комсомолец, — услышал он голос Турку и невольно вздрогнул: голос показался ему до того холодным и равнодушным, что он даже не понял, вопрос это или утверждение.

Выпрямившись, Кирикэ, у которого пересохло горло от долгого и упорного молчания, произнес плаксивым, дрожащим голосом: «Да», скорее напоминающее вопрос: «Да?»…

Очевидно, Турку пока больше ничего не интересовало. Покачав головой (точно упрекая его: «Видишь?! Чего же тебе бояться?!»), он снова уткнулся в книгу. Он читал «Педагогическую поэму» Макаренко.

— Рыбак рыбака видит издалека! — пробурчал Дрон на ухо Нетя и, найдя свою шутку удачной, еще раз громко, со смехом повторил ее.

— Люди в труде познаются, — ворчал себе под нос Турку, не поднимая глаз от книги, причем неясно было, к кому именно он обращается, — в трудностях… если они, конечно, настоящие люди, а коли нет, так тут и сам господь бог не поможет… — И он продолжал читать.

Дрон и Нетя хмуро посмотрели на Кирикэ… Прошло немало времени, пока Дрон, у которого снова явилось желание поболтать, начал расхваливать свою «бывшую» любовницу, которая «колотила» и первую его жену и вторую… А Нетя пояснял с видом знатока:

— Жулик он и есть жулик.

Кирикэ так и не понял толком смысл вопроса, заданного ему Турку, тем более что второго вопроса не последовало. Но объяснение Турку («Люди в труде познаются, если они, конечно, настоящие люди, а коли нет, так тут и сам господь бог не поможет») раскрыло перед ним еще одну отрицательную черту Турку — мистицизм, само собой разумеется. И привычку глумиться над людьми без всякого на то основания.

Когда бригада прибыла наконец в деревню и практиканта Стана Кирикэ послали на радиостанцию сообщить о ее приезде, он был так же молчалив и замкнут, как и Турку.

А услыхав, что его объявление изменено, он чистосердечно признался себе, что по сути дела считает «бригаду Дрона» способной на все: на преступление, на предательство, на бандитизм… Всю бригаду, всех до единого, за исключением, разумеется, его самого! Следовательно, теперь все ложится на его плечи — и это его прямой долг!

II

Барабанщик, в кожухе и круглой шляпе, с колючей седой щетиной на впалых дряблых щеках, не произносил, а словно пережевывал слова:

— …ягнята продажные… Несите в сельсовет. О цене сговоритесь на месте! Да смотрите все сразу приходите!

Кирикэ незачем было дожидаться, пока барабанщик начнет по «третьему заходу». Он уже не слушал барабанщика, и внимание его привлек шум, доносившийся откуда-то сзади; он только сейчас осознал, что этот шум и раньше раздражал его: голос, похожий на бормотание, на хрюканье, упорно напоминавший о себе, особенно когда барабанщик останавливался, чтобы перевести дух.

Люди, стоявшие вокруг Кирикэ, не обращали на этот шум никакого внимания. Также и барабанщик. Видно было, что они все знали заранее.

Кирикэ удивленно оглянулся.

И тут он увидел человека лет шестидесяти, настоящее пугало с круглым, толстым, дряблым лицом, на котором обвисшая кожа собралась в сморщенные, багровые складки, как на шее у индюка. Он был не слишком высок, не чересчур широк в плечах, но пузат. По одежде его скорее можно было принять за мелкого сельского служащего, чем за хлебопашца: на нем были башмаки на резиновой подошве, широкие брюки, бережно подвернутые, и шуба из грубого сукна с дешевым воротником и густо посаженными пуговицами; она так плотно облегала его, была так натянута и потерта, что, казалось, лопни хоть одна пуговица, и живот, вырвавшись наружу, растечется по дороге, как тесто.

— Прибыла к нам в деревню… — бормотал барабанщик, — бригада специальная…

— Н-н-ну и мо-ооо-ки… — тихо стонало пугало.

Следя за движением его губ, Кирикэ наконец понял. «Мошенники!..», «Какие мошенники!», «Ну и мошенники наши румыны!» Вот что ворчало пугало, спокойно глядя на людей сверху вниз большими мутными глазами с желтоватым отливом, прятавшимися под овчинной шапкой. Начинал он со звука «н», долго растягивал его, потом неожиданно быстро заканчивал звуком «ки», напоминавшим звукоподражательное междометие. Все это вместе приблизительно звучало как: «Н-н-н-у и мо-ки!»

Под «мошенниками» он подразумевал, разумеется, членов той самой бригады, о прибытии которой возвещал барабанщик.

Одна женщина, заметив на лице Кирикэ недоумение, шепнула ему на ухо:

— Это у него присказка такая. Другого он ничего и не знает.

Она говорила не очень громко, дабы не подумали, что она хочет, чтобы и другие услышали, но и не очень тихо, чтобы не подумали, что она кого-нибудь боится. Но, видя, что Кирикэ не обращает на нее внимания, она замолчала.

Кирикэ в самом деле не слышал ее слов. Он говорил себе, что этот человек-пугало, зная о четырех скупщиках больше, чем ему удалось узнать до сих пор, и, может быть, зная, что деревенским жителям все это тоже известно, считал себя вправе обливать грязью их всех, без разбора! «Мошенники!»

Это уже слишком! В конце концов, бригада состоит не только из четырех человек, есть и пятый! А этому неизвестному, кто бы он ни был, надо разъяснить… Нет, лучше его «завоевать», привлечь на свою сторону.