Новеллино

— Видя тебя, мой милый Марино, все эти дни таким невеселым и будучи не в состоянии допытаться о причине этого, я решил не беспокоить тебя чем-либо наперекор твоему желанию. Вот почему я не сообщил тебе, единственному поверенному всех моих тайн, о своей новой чрезвычайно пылкой любви и о победе, которая, как я ожидаю, последует через несколько часов. Итак, прошу тебя, во имя того повиновения, которым ты мне обязан, и любви, которую ты ко мне питаешь, открой мне тотчас же свою подлинную тайную страсть и, кроме того, прогони хоть отчасти свою тоску и печаль и постарайся стать возможно более веселым, ибо без тебя я неохотно пущусь в этот путь.

Когда Марино услышал столь ласковые слова, он решил, что нанес немалое оскорбление своему государю, скрывая от него так долго свою любовь. Он принес ему ряд надлежащих поспешных извинений и подробно рассказал все с самого начала о своей любви: и кто такая любимая им женщина, и все то хорошее и плохое, что ему пришлось при этом испытать. Выслушав этот рассказ, который по многим причинам пришелся ему не особенно по душе, государь несколько призадумался; но затем, оценив силу страсти своего слуги и рассудив, что, чем выше его собственный сан и душевное величие, тем большую щедрость он должен проявлять, герцог тотчас же почувствовал, что ему будет несравненно приятнее доставить радость другу, чем удовлетворить свою чувственность. Потому он сказал ему:

— Мой милый Марино, ты знаешь, конечно, лучше кого-либо другого, что с самого нежного возраста у меня никогда не было ни одной ценной вещи, которой бы друзья мои не могли пользоваться так, как если бы она им принадлежала. Поэтому ты можешь быть уверен, что если бы вещь, которую ты так любишь, могла принадлежать одновременно нам обоим, то я бы поступил теперь не иначе, чем всегда поступал в других подобных случаях. И хотя доселе я пылко любил эту женщину, словно зеницу своего ока, и хотя мы оба ожидали с величайшим вожделением сегодняшней ночи, чтобы соединиться, и хотя я избрал тебя моим провожатым к ней, однако я решил — и хочу, чтобы так было, — победить себя и отказаться от своего желания, дабы не видеть, как ты чахнешь от тоски и погибаешь от неразделенной любви. И потому, если ты желаешь угодить мне своей любовью, отгони от себя всю минувшую твою скорбь, постарайся развеселиться и приготовься отправиться сейчас к ней вместе со мною, потому что я буду теперь думать только об одном — как бы доставить тебе обладание женщиной, которую ты так желаешь.

Марино был потрясен, услыша такую новость. Убедившись, сколь велика щедрость, которую желал проявить к нему государь, он устыдился принять ее и, воздав ему должную благодарность, какую только был в состоянии выразить, заявил, что скорее умрет, чем хотя бы в помыслах своих, не то что на деле, запятнает женщину, на которую устремил взор его государь. Герцог посмеялся этому и сказал, что хочет без всяких возражений лично привести в исполнение это дело. Он взял Марино за руку, и они тотчас же двинулись в путь. Подойдя к дому прелестной дамы, герцог оставил свою свиту для большей безопасности в соседних улицах, сам же в сопровождении одного лишь Марино вошел в дом и был проведен служанкой в комнату, где они нашли даму, которая радостно ожидала государя и, выйдя к нему навстречу, торжественно его встретила. И хотя она отлично заметила, что ее прежний поклонник присутствует при этой сцене, она сделала вид, что обращает на него не больше внимания, чем на любого чужеземца, которого государь привел бы с собой. После множества нежных поцелуев и ласковых приветствий государь счел своевременным привести в исполнение то, что привело его сюда; и, взяв даму за руку, он сказал ей:

— Дорогая мадонна, во имя той истинной любви, которую ты решила подарить мне, прошу тебя не гневаться на мою речь, ибо, чем неприличней будет моя просьба, тем более сильной покажется мне твоя любовь, если ты ее исполнишь. Скажу правду, что когда я в последний раз расставался со светлейшим и могущественным королем, моим отцом и государем, то в числе других данных им мне приказаний и правил он предписал мне, где бы я ни находился и как бы я сильно ни был охвачен любовью, не вступать в сношения с женщиной ранее, чем я ее не испытаю на ком-либо из моих приближенных, потому что блаженной памяти могущественный король Ланцилао был отравлен женщиной в этой стране как раз во время такого занятия. И хотя я не сомневаюсь, что ты предпочла бы тысячу раз умереть, чтобы только сохранить мне жизнь, однако, желая нерушимо следовать приказаниям светлейшего государя, отца моего, я принужден предварительно попросить тебя, чтобы ты с веселой и радостной душой разрешила исполнить эту обязанность моему лучшему другу и вернейшему слуге, которого я, можно сказать, считаю другим своим «я»; а затем я буду твоим постоянным и единственным возлюбленным.