Новеллино

Все это время тунисский король усердно разыскивал сына в большей части западных стран с помощью христиан-отступников и иных людей, но нигде ему не удавалось что-либо услышать о нем. И теперь, внезапно увидев его перед собой, хорошо одетого и окруженного почетом, он тем сильнее обрадовался и возликовал своим отцовским сердцем, что перед этим совсем потерял было уже надежду. После бесчисленных объятий сын поведал ему обо всем, что с ним произошло, и король повелел по всем своим владениям устроить великое празднество по случаю возвращения его Малема, что и было исполнено. И вскоре после этого торжества и ликования тунисский король, который был уже очень стар, покинул этот мир. Тогда, приняв во внимание достоинства Малема, а также то, что он как королевский сын по праву заслуживал королевский престол, тунисцы шумно приветствовали его и провозгласили государем всего Берберийского королевства в надежде, что новый король окружит себя хорошими помощниками. И так, к великой радости своего народа, он без всякого промедления стал королем Туниса. Вступив в полное владение отцовской казной, Малем постоянно хранил в своем уме воспоминания о невознагражденных им благодеяниях, которые некогда оказал ему Гвидотто, и внушал себе, что должен настолько же увеличить вознаграждение за полученные блага, насколько возросли теперь его власть и могущество, тем более что друг пришел к своей щедрости добровольно и вследствие личной добродетели, а он, Гвидотто, понуждался к ней чувством долга и благодарности. И все время он был занят мыслью о том, каким бы способом осуществить свое столь благородное намерение.

Но тут бог и судьба, проявившие к нему уже столько милости, пожелали удовлетворить также его честное и похвальное желание. Случилось так, что хотя Гвидотто и принадлежал к числу виднейших граждан Пизы, однако вследствие гражданских раздоров он был вынужден отправиться в изгнание[311] в Мессину[312]. Поэтому он сел на одно купеческое судно и неподалеку от Мессинского пролива был взят в плен мавританскими кораблями, которые отвезли его в Тунис, где, к своему величайшему счастью, он попал в число королевских рабов. Всякий, кто не лишен ума, легко сообразит, как весело, сладко и радостно на душе было в эту минуту у Гвидотто. Нет сомнения, что он много раз восклицал про себя: «Увы, судьба! Увы, злой рок! Я, свободный, стал рабом! О, если бы моей судьбе было угодно, чтобы я услышал что-нибудь о моем Мартино, который, я в этом уверен, послал бы, как друг, за моим выкупом в Пизу или же доставил бы мне свободу, дабы мне не пришлось провести остаток дней моих в рабстве». Так горевал бедный Гвидотто, расточая горькие жалобы, и пребывал в отчаянии, считая себя хуже, чем мертвым. Он считал, что судьба не могла послать ему худшей участи и сделать его более печальным из смертных, как потому, что он лишился надежды на спасение, так и потому, что, если бы он попал в собственность к какому-нибудь другому лицу, ему, быть может, удалось бы увидеть своего Мартино и получить от него спасение. Итак, бедного Гвидотто заковали в цепи и вместе с другими рабами-христианами послали обрабатывать большой и прекрасный сад при королевском дворце, куда не входил никто, кроме короля с немногими его приближенными. И здесь, в невыносимой скорби и без всякой надежды на будущее счастье, он, постоянно проливая слезы, коротал свою жизнь с мотыгой и ножом в руках, ибо нужда вместе с насилием научили его садоводству.

И вот случилось однажды, что королю, который прогуливался по саду, показалось, что он узнал бедного Гвидотто, и хотя он считал невозможным, чтобы это действительно был он, ибо несчастье сделало его совсем не похожим на себя, однако, внимательно присмотревшись к Гвидотто, он стал колебаться и потому, приблизившись, обратился к нему по-тоскански с вопросом, кто он такой и откуда прибыл. Горемычный Гвидотто, услыша голос короля, поднял голову и, хотя выросшая за это время борода и королевское одеяние изменили его облик, тотчас же признал своего Мартино и понял, что он сделался королем Туниса. Со слезами он бросился к ногам короля и, онемев от чрезмерной и неожиданной радости, молча взмолился о помиловании. Тогда Малем окончательно убедился, что это его Гвидотто, и, чем более желанной для него была встреча с другом, тем большую радость он испытывал, видя его около себя; все полученное им от судьбы казалось ему ничтожным в сравнении с тем, что она прислала к нему друга, повергнутого в такую нужду. Он заставил его подняться, тотчас же снял с него цепи и, взяв за руку, отвел во дворец. И после того как они бесчисленное множество раз обнялись и поцеловались, рассказывая друг другу все приключившиеся с ними счастливые и несчастные происшествия, король тотчас же приказал одеть Гвидотто в королевское платье и повел его в зал, где находились все бароны. Открыв им, кто такой Гвидотто и какие благодеяния он оказал ему, король повелел каждому из придворных уважать и почитать Гвидотто, как его самого, поклоняясь ему, как королю и законному владыке.