Новеллы

И вот раздается гудок. «У-у-у…» Рабочие бросают кирки и стекаются к торным путям: — Каков Стрегор-то, а? Стрегор теперь человек богатый… Бывает же такое…

Они устремляются к столовой.

Столовая полна пара. Звякают нацеленные в тарелки вилки; время от времени кто-нибудь громко кричит и стучит кулаком по столу. На него шикают со всех сторон под звон стаканов и столовых приборов. За длинным столом все хлебают красный, кровавого цвета суп-гуляш; а один еще обвалял в соли хлеб, прихватил горсть красного перца и посыпал им куски мяса. Какой-то рабочий ест ложкой из маленькой кастрюльки чистый, белый свиной жир, закусывая его хлебом. Другой, в углу, глотает только острый красный перец, наверное уже десятый стручок. Делает он это молча, на глаза навернулись слезы, лоб вспотел. Но он посмеивается и хлопает себя по животу: вчера выпил лишнего — теперь лечится.

Кто-то громко требует тишины: жена рабочего Ястринского расскажет, как уходили за своей голубой мечтой — главным выигрышем Стрегор с супругой.

Все скорехонько до отказа набивают рты и с раздутыми щеками, давясь куском, вперяют взоры в маленькую женщину.

— Тихо. Я не могу кричать, — начинает жена Ястринского. — Так вот, Анна Марковская сегодня принялась за стирку ни свет ни заря. Сами знаете, как у них: ничего-ничегошеньки нет, ни напитков, ни наедков, одно только мыло, щелок да щетка. Многие еще спали, а мне дурной сон привиделся, я вскочила и слышу, как она шмурыгает щеткой.

Когда завод дал первый гудок, она уже развешивала свои постирушки. Постельное белье да рубашки, мужнюю и свою. Я подошла к ней сказать, чтобы не выливала воду с синькой, потому как я тоже собираюсь стирать ближе к полудню. «Хорошо», — ответила она коротко, как обычно.

— Что вас печалит? — спрашиваю. Она глубоко вздохнула и горестно покачала головой. — Вы небось когда-нибудь жили в достатке, — сказала я, — раз бедность так вас угнетает? И ты, и твой муж, — говорю, — прямо-таки больные от бедности.

Видно было, что ей неохота говорить об этом. «Ястринская, — сказала она, — можешь забрать синьку».

Тут дверь толкнул Стрегор. Вы знаете, лицо у него как у какой-нибудь терпеливой твари. С этакими большущими глазами, как у запряженного в ярмо вола. Ну а тут рот разинут от бега, насилу удерживается, чтобы тотчас не кинуться к шкафу. Глаза так и зыркают вовсе стороны. «Анна, — кричит, — давай прихорашивайся, давай прихорашивайся!»

«Выиграли?» — вдруг спрашивает Анна и этак руки перед собою складывает от радости.

А Стрегор уже стряхнул с себя башмаки, хватает таз, наливает в большую кастрюлю горячей воды и ну плескаться, вода обжигает его, а ему нипочем, знай себе оттирает свои патлы.

Жена его мигом — к зеркалу, пригладила волосы, скинула домашнюю юбку, праздничную натянула и, как будто нет меня там, Стрегору бросила чистую рубашку. Тот раздеваться начал.

Я из комнаты выбежала, стала у двери и думаю: дай бог вам удачи.

А когда вышли они, еще подумала: будто воскресенье сегодня. Так и сияют оба. При виде меня взяли себя в руки. Анна обняла и поцеловала меня: «Да пребудет с тобой бог, Ястринская, хорошая ты женщина, буду болеть о тебе».

— Так вы не вернетесь? — спросила я их.

«Нет, нет», — в голос отвечают оба, и Стрегор протягивает мне руку.

— А с пожитками что будет? — спрашиваю.

«Можешь все забрать себе», — отвечает Анна.

Ну так благослови вас бог.

Стрегор был уже у сушилки. Анна еще раз улыбнулась мне и побежала за мужем. Гордо шагали они, дружно.

Я призадумалась: вот ведь повезло людям. Как выйдут из банка, сразу купят господское платье… А переодеваться где же?.. Я забежала к ним в дом. Пересчитать свои сокровища. Шкаф, комод — все открыто настежь. А в шкафу платья разбросаны. Тоже моими будут. Большое для меня подспорье: распродам что-нибудь, смогу взять у знахарки самого лучшего снадобья от грудной болезни.

— А ты не боялась, что тебе не поверят насчет завещания? — спрашивает какой-то рыжеволосый умник-возница.

— Ни капельки не боялась. Если кому-то большой кусок достался, почему бы человеку бедному крошки не подобрать? Иль не правда?

— Правда, правда, давай продолжай. — Головы опускаются к тарелкам: еда остывает.

— Погодите. Что же еще? — Ястринская задумывается. — Больше ничего сказать не могу, потому что не видала. По крайности представляла себе: вот сейчас они уже кредитки пересчитывают. А куда спрячут их? Воры бы не подстерегли… Вот уж и полдень, куда они зайдут перекусить?.. Ну, а в общем-то я радовалась, что и мне перепало. И уже ломала голову над тем, как бы все к себе перетащить… Как вдруг прибегает Амбош и кричит: «Где Стрегор?» Я смотрю на него и рукой машу: что, может, и ты от него подарка ждешь?

«Ястринская, Ястринская, — вздыхает Амбош, — что-то теперь будет! Скажи, случалось, чтобы Стрегор человека убил?»