Новеллы

…На этот раз Панна отправилась на площадь Флориана сразу после полудня, но домой приплелась уже затемно. Кузнец уж запер ворота, и старушка, сжимая ключ в окоченевшей руке, долго не могла попасть им в замочную скважину. В тот день ударил первый мороз, луна сверкала на небе огромной ледяной тарелкой. А Панне никак не войти было во двор — проклятый замок не поддавался. Она вернулась почти без работы, сжимая под мышкой лишь маленький коврик: какой-то бравый француз, обнажающий шпагу. Только и всего, на большее нечего было и надеяться… Госпожа Блейер встретила ее сегодня очень холодно… даже не улыбнулась ни разу и ручку дала поцеловать с большой неохотой… похоже было, что она вовсе не даст ей работы, но вот все же смилостивилась, дала этого француза… А какой путь-то пришлось из-за него проделать… руки-ноги окоченели.

Добравшись наконец до своей комнатушки, старая Панна задрожала пуще прежнего — стены дышали ледяным холодом. Она поскорей юркнула в постель и сжалась в комочек, с головой укрывшись тощей перинкой. Что же будет теперь? Просить аванс за такую скромную работу Панна не осмелилась; ни дров, ни угля нет; как она вышьет француза в холодной комнате? И что будет делать всю зиму? Из глаз ее брызнули слезы. Она снова вспомнила кузнеца, который напротив ее окна ковал железо, раскаляя его в багровом пламени, даже пот отирал со лба — так ему было жарко. До чего же он несговорчив, этот вдовец. Ну что ему стоит горсточку углей ей дать — хоть немного согреть ее комнатушку. Ах, кабы стать молодой и красивой, пусть на время зимы… небось и скряга кузнец не поскупился бы на огонь.

Панна вздыхала и плакала, а ночью увидела чудный сон. Под венчиком «кукушкиных слезок» сидел крохотный кузнечик, все подкручивал свои усики и моргал.

Давно уж не было у нее столь веселых и беззаботных минут, как в этом забавном сне. Она проснулась с глубоким вздохом около пяти утра. С улицы проникали неясные звуки. Высунув голову из-под перины, Панна увидела, что напротив, готовясь к работе, уже копошится кузнец. А у нее от жуткого холода заледенело лицо. Боже праведный, что станет с ней днем? Как жаль, что она с вечера не положила француза и нитки с иголкой поблизости… Чтобы взять их, пришлось выбраться из постели, и тут холод так прохватил Панну, что бедняжка съежилась и задрожала всем телом, не в силах перевести дыхание. Она хотела умыться и причесаться, как делала это каждое утро; но от умывания все же пришлось отказаться; нет, она просто не пережила бы его, превратилась в ледышку… Панна взяла выщербленный гребешок и заглянула в зеркало на стене. В старом зеркале отражалось окно ее комнатки, за которым, окутанная зыбким сумраком, темнела кузня.

Гребешок так и плясал в руке Панны, не хотел причесывать ее волосы, но не ходить же ей растрепой, тем более что сегодня она даже не умывалась. И Панна, стуча зубами, приводила голову в порядок… Неожиданно в комнату ворвались странные звуки, и в зеркале показалась фигура кузнеца. Но вот старик скрылся, и в глубине зеркала жарко заполыхало пламя, языки его бесшумно заполонили весь серебристый квадрат. Огонь разгорался все ярче — кузнец раздувал меха, не жалея сил! Бледные щеки Панны тотчас порозовели, волосы сделались рыжими, гребешок в руке вспыхнул, и по черной бахроме шали запрыгали искорки.

Старая Панна сперва ужаснулась, потом залюбовалась игрой огня и даже звонко расхохоталась, как хохочут, пожалуй, только зайчата, впервые увидевшие зеленую травку. Она протягивала к зеркалу руки, точно и впрямь ощущала тепло. И хотела уж было взять нитки, иглу и француза и приняться за работу.

Ай да кузнец… не такой уж он скряга, — улыбаясь, качала головой Панка.

Но тут у нее снова застучали зубы, и ей пришлось оторваться от волшебного зеркала.

Спасаясь от холода, она забилась в угол кровати, откуда видны были в зеркале языки пламени. Панна смотрела на огонь, и в сердце ее закрадывались все более смелые надежды: кузнец, не иначе, ей знак подает: так и быть, заходи, мол, мерзлячка Панна.

Ох и плут этот старый бобыль: на вид туча тучей, а сам — через зеркало — обольщает старуху надеждой.

Нет, сегодня она не пойдет… останется дома, в кровати, и будет себе вышивать, поглядывая на огонь… а уж завтра, умывшись, наденет нарядное темное платье и заявится к нему в кузню.

И только она размечталась, как зеркало вдруг потемнело и заполнилось клубами пара: кузнец загасил свой горн.

Иголка застыла в руке у Панны, и сладкие мысли смешались.

1931

Перевод В. Середы.

В КАРЬЕРЕ

Все подернулось инеем. Над озером у карьера, словно взявшись за руки, закружились хороводом русалки. Сам карьер с его гигантскими глиняными террасами еще таился во тьме. Как и весь кирпичный завод внизу.

Но вот в темноте карьера зазвенели, залязгали цепи вагонеток, потом по заиндевелым рельсам пробежал треск и хруст. И что-то сказочное было в том, что вагонетки, словно тучные красные коровы с двумя маленькими железными рогами надо лбом, знай себе катились, незаметные издали, вверх на горку, вниз на путь.