Новеллы

Однако не дом к нам, а мы ковыляем к нему. И уже видим, что дом не простой, на стене вывеска: наверно, это корчма или лавка. И колодца-то не видать вблизи, его нету, а стоит под навесом стол, покрытый красной скатертью, вокруг стола — стулья. Мы приближаемся к дому, глаза у нас горят: что-то ждет нас здесь?

Лайош говорит: — Пацаны, у кого есть деньги? — Хриплый голос его звучит как с того света.

Мы шарим в дырявых карманах — кроме воздуха ничего там нет. Не падать духом, говорю я себе, попытка не пытка, пойду попрошу напиться бесплатно.

Я иду, а они остаются снаружи. Но, не успев войти, замираю на месте. Громыхая цепью, на меня движется огромный пес, он раскрывает пасть и заливается таким лаем, будто в глотке у него спрятана пушка. Я пячусь назад, и тут появляется высокая женщина. На ней юбка и блузка, больше ничего; она босая, с толстыми икрами. Юбка вьется вокруг ее ног.

— Что прикажете? — смотрит она на меня.

Теперь я чувствую, как трудно вымолвить: — Тетенька, дайте водички… — Но что еще я могу сказать? — Тетенька, — говорю я, — нельзя ли у вас попросить воды?

Зеленоглазая баба смотрит на меня таким взглядом, что я предвижу ее ответ.

— Десять филлеров стакан.

Трижды десять, с ужасом думаю я, да еще Флоки. Откуда нам взять столько денег!

— Тетенька, нам простая вода нужна!

— Колодца тут нет. Простую воду тоже носить надобно, отсюда добрых полчаса ходу; и хранить ее, остужать.

Она исчезает за дверью, разговор окончен. Ребята бросаются ко мне:

— Ну, что?

— Нет воды?!

В глазах их отчаяние.

— Десять филлеров стакан, — говорю я убитым голосом. Мы молчим, будто мертвые. В доме полно воды, а мы жаримся тут на солнце, подыхая от жажды.

Я опять иду к двери, стучусь: — Тетенька, ну пожалуйста, — прошу я униженно, — дайте хоть немного водички.

И тотчас за моей спиной раздается свирепый лай. Женщина будто собаке передоверила нам ответить.

Хоть бы муж у нее был помилосерднее, или еще кто-нибудь. Вдова небось… Лайош сидит на земле, уткнувшись лицом в колени, и, похоже, плачет от жажды. Флоки валяется в тени, будто дохлый. А Жига, я вижу, глотает слюну.

Но тут вдруг Лайош вскакивает, как сумасшедший: лицо у него в слезах, он весь трясется от злости: — Дайте воды! — хрипит он и, сжав кулаки, направляется к двери. — Тетка! — вопит он вне себя. — Давай воду, не то…

На пороге распахнувшейся двери вырастает женщина, в руках у нее выбивалка. Она возвышается над Лайошем, как исполин.

— А ну убирайся! Буркуш! — кричит она собаке, и та принимается неистово лаять.

Сразу видно: жадина, скопидомка, ждет покупателей, как же, станет она переводить на нас воду! Впрочем, может, она бы и сжалилась над нами, кабы этот сумасшедший Лайош не кинулся на нее.

— Тетенька, — голос у Лайоша дрожит. — Чего бы злая такая!

Этого только не хватало! — Хулиганы! — Тетка замахивается на Лайоша, но он увертывается, и удар приходится ему по спине. Тут уж нас всех отхватывает ярость, нет, такого мы не потерпим.

Ненависть душит нас; ясно, что из милости нам здесь воды не получить. И тут Лайош, как пьяный, бросается на женщину, та колотит его, но Лайош умудряется садануть ее головой в живот, женщина охает и судорожно сгибается. Одной рукой она хватает Лайоша за вихор и пытается укусить его; Лайош вопит; пес воет, Флоки кидается на него с диким лаем, громыхает цепь, от невообразимого гама собаки остервенели. Тут мы все бросаемся на женщину. Не проходит и полминуты, как она распростертая лежит на земле, и мы придавливаем ее коленями. Лайош достает веревку, чтобы связать ей руки и ноги, но женщина начинает брыкаться и визжать: — Убивают!

Мы шикаем на нее: молчи, ведьма, не могла уж дать по глотку воды! Жига, пыхтя, сидит на груди у тетки и держит ее руки, я прижимаю живот и ноги. Но как только Лайош приближается к ней с веревкой, она снова пытается сбросить нас, и тут неожиданно блузка ее распахивается, обнажая дивную, пышную грудь. Какое мгновенье! Такого еще не было в нашей жизни. Теплая, полная, предстала перед нами женская грудь; я вижу, как Жигу бьет озноб, будто жажда уже не мучит его, он падает и, как безумный, целует грудь. Лайош, забыв, что он собирался вязать женщине руки, застывает, словно парализованный, и дивится чуду. Потом тоже бросается на нее. Я держу в руках голые икры и чувствую, как бешено стучит мое сердце. А женщина уже не сопротивляется — она лежит, вздрагивает, вздыхает… Все это похоже на сон.

Но вот женщина стряхивает нас с себя, как яблоня яблоки; раскрасневшаяся и могучая, встает она на ноги.

— Ну что, расхотелось пить, мальчики? — весело смеется она. Мы зачарованно смотрим на ее крепкое тело, и опять все кажется нам волшебным сном.

Нам хочется смеяться и плакать, снова и снова целовать ее, но теперь мы уже ее побаиваемся, хотя и не совсем так, как прежде. А она ходит среди нас, командует: — Садитесь, — и мы садимся… — Как тебя звать? — спрашивает она меня.

— Андраш.

— Ох-х, — смеется она и грозит мне кулаком.

И, ставя на стол большую бутылку минеральной воды, снова обращается ко мне: — Сколько тебе лет, Андраш?

— Пятнадцать, — отвечаю я, чувствуя себя избранником.