Новеллы

Вот что не давало ему покоя: хоть он и здоровее всех здешних парней, хоть и гремит его голос, словно мортира, и сотрясается от его шагов земля — а все же девушки сторонятся его, как будто их отпугивает такая чудовищная сила. Никогда ему не доводится перекинуться словом с женщиной, речь его груба, а голос чересчур зычен, и нет на земле человека, ради которого ему стоило бы прихорашиваться, вот он и ходит с лохматой огненно-рыжей шевелюрой и колючей бородой, безобразный и звероподобный.

Все это так, но сегодня… сегодня он с довольной ухмылкой поглядывает на новые башмаки. Ого-го, таких никогда не было и не будет на всем белом свете! Ого-го, в этих великолепных башмаках он стал выше всех деревенских парней — да-да, выше, а не только сильнее! Громко сопя, он сует в карман деньги. Ну вот, теперь можно и в корчму!

По дороге он полюбил свои башмаки еще сильнее. Кругом темно, и он идет сквозь эту темень, подобный огромной литой статуе. Кругом темно, но сегодня он так могуч, что свободно разводит в стороны деревья, попадающиеся ему на пути, а потом, оглянувшись, прислушивается к шелесту потревоженных листьев. Сегодня он силен, словно ветер, словно буря… как они шуршат, шелестят, эти листья! И кровь течет по жилам бурным потоком, словно кто-то гонит ее по кругу, с головы до пят. Возле сердца эта огненная река закручивается в бешеном водовороте, а поднявшись к мозгу, пенится и злобно гудит, будто разбиваясь о скалы. Камень, весом никак не меньше центнера, попадается ему на пути: Шебешта хватает его, понимает, что он тяжелый, но почти не чувствует тяжести.

Он усмехается: «Пушинка!» — и легко отбрасывает камень с дороги. Беда в том — и он сознает это, — что девушка, попадись она к нему в объятия, показалась бы хрупким цветочным стебельком в его огромных лапах. Надломился и увял бы этот стебелек, раздавленный грубыми пальцами. Иногда ему чудится, что он и вправду мог бы ненароком задушить девушку в объятиях, если бы вдруг сорвалась с цепи его бешеная страсть.

Сегодня Шебешта решительно сам не свой, он даже дышит как-то странно: сперва надувается, словно пузырь, потом втягивает щеки, изрыгая воздух. Все было бы хорошо, совсем хорошо, да вот только грызет что-то изнутри, не дает покоя огромному сердцу. Стучит оно, словно молот, но страдает, страдает от одиночества. Эх, сделать бы что-нибудь такое, чтобы потянулось к нему женское сердце, да только не умеет он быть ласковым. Вот если бы загорелся какой-нибудь сарай, а он, сам охваченный пламенем, спас бы девушку из огня, или набежали бы откуда ни возьмись разбойники, а он справился бы с ними одной рукой!

Вот и корчма. Свет лампы колеблется в клубах дыма, человеческие тела, стаканы с палинкой и вином тоже купаются в густом пару. Шум, гомон; не только люди — сама корчма разговаривает характерным языком стаканов, ножей и вилок. Но гулкий голос деревянных башмаков Шебешты разом покрывает все эти звуки. Башмаки стучат, громыхают, люди один за другим оборачиваются на стук, но тут же вновь склоняются к своим тарелкам, возвращаются к прерванной беседе. Все они знают и даже, пожалуй, уважают Шебешту за его зверскую силу, но вообще-то им нет до него дела. Он настолько силен, что с ним уже давно никто не связывается, сила его — неразменная монета — предоставлена самой себе. Но Шебешту неизвестно почему особенно тянет согреться чьим-то вниманием, ну, хоть к его башмакам. Как он был бы счастлив, если бы кто-нибудь заметил и похвалил обнову! Если бы его позвали: «Эй, садись-ка с нами! Ну-ка, ну-ка, покажи свои фартовые башмачки…» — но ничего такого не происходит, только корчмарь как обычно подталкивает ему две литровые кружки, только собственное отражение кивает ему с донышка и плещется, кокетливо пританцовывая, вино, только оно и старается ему понравиться. Пьет Шебешта, пьет, словно осушает огромный колодец, глубокий винный колодец, куда вино из винограда выжимают горы, а каждая виноградина величиной с кулак. Откуда-то из глубокой глуби бьет ему в голову это вино: обычно два литра Шебеште нипочем, а сегодня винная река впадает в реку крови, бушует в ней, словно буря, и его буквально распирает сила. Он вот-вот взревет или завоет.

Те, кто все же посматривают на него, замечают, что он становится страшен, видят, как блуждает его горящий взгляд, и на всякий случай заслоняют собой своих женщин, а сами выжидают с ножиками наготове. Но в этот самый момент появляется коротышка Тони — маленький человечек, которого судьба оделила помимо уродства еще и горбом. У него лисьи повадки, плутовской и вкрадчивый взгляд.