Новеллы

Ошеломленная жена управляющего захлопнула окно и опустила жалюзи.

Иисус повернулся к процессии спиной. Растянулся на снегу, словно не желая ни видеть, ни слышать подобного: не пристало ему находиться там, куда является смерть, ведь он — главный враг смерти, само бессмертие.

Чучело в этот момент взвилось в высоту. Многие от страха сгрудились в кучу, дрожа от мысли, что весной потребуют отчета, кто участвовал в повешении, и они, напутствуемые парой-тройкой жестких слов, получат назад свои рабочие книжки.

Для других это была всего лишь игра, за которую господин управляющий не должен слишком сердиться, что же в самом деле делать голодному человеку: сидеть всю зиму и киснуть? Так они, по крайней мере, немного посмеялись за счет господ — какой от этого вред?

Только Тир и Ангелов до конца понимали, что делают. Они тоже играли, но и рассчитывали на то, что случай этот попадет в газеты, какой-нибудь писатель разукрасит происшедшее, и дамы-благотворительницы не заставят себя долго ждать, а тогда, глядишь, и здешним людям перепадет суп да овощи хотя бы недельки на две.

Тут дверь квартиры, где жил управляющий, распахнулась и на пороге появилась старая служанка; в руках она держала выбивалку и от гнева не могла выговорить ни слова. Только ловила ртом воздух, а из глаз ее катились слезы. Пришедшие окружили ее и, смеясь, стали теснить от двери.

Во внутренней комнате уже с самого рассвета, задыхаясь, метался управляющий.

Взволнованная жена в который раз достала большой веер и изо всех сил замахала им перед ртом больного, жадно хватающим воздух. Но рука женщины скоро устала — прикрыв глаза, запыхавшись, она села передохнуть.

Вдруг дверь со стуком отворилась, раздался топот, и первой в комнату больного вошла смерть.

Потом через открытую дверь робко протиснулся Христос, за ним хлынула толпа ангелов, а уж после, обуреваемые любопытством, и все остальные.

Жена управляющего узнала их и, схвативши веер, закричала:

— Машите, машите, не то он задохнется!

В самом деле, управляющий едва дышал, прикрыв от вошедших-лицо.

Девчонки бросились вырывать друг у друга ангельские крылья, в руках палачей со свистом заходили палаши. В страхе все начали махать чем ни попадя: в маленькой комнатушке исходили потом и ад и рай — у ангелов заслезились глаза, Иисус упал в обморок, смерть задыхалась.

Перепуганный управляющий зарылся в постель, боясь пошелохнуться, неясным шумом доносились до него сбивчивые советы ангелов:

— Не волнуйтесь, господин управляющий, только не волнуйтесь.

Когда он, дрожа, открыл глаза, то увидел растрепанную голову жены, а вокруг странные, шелестящие веера и раскрасневшиеся, фантастические лица. Лязгая зубами, он помахал им рукой: довольно, мол. Часть ангелов отошла к окну, а остальные, улыбаясь, сгрудились вокруг кровати. Иисус устало присел на краешек.

— Вы уж извините нас, господин управляющий, как-никак, масленица, — сказал остававшийся в отдалении длинный Стахора, потихоньку выбираясь из костюма смерти.

— Решили устроить небольшое представление, господин управляющий, но мы и думать не думали, что вам так худо, — подал голос Иисус.

— Ничего, скоро поправитесь, — успокаивали больного ангелы.

Управляющий сосредоточенно оглядывал собравшихся. Они то приближались к нему, подбирая с пола отломанные ангельские крылья, то отходили, исчезая за дверью.

Кланяясь, подошел прощаться Иисус. Управляющий сжал его руку и вздохнул.

Потрепанная процессия двинулась вниз по безлюдному карьеру: впереди, проваливаясь в рыхлый снег, шли ангелы, среди кроваво-красных палачей мелькали ведьмы — усталые, голодные люди возвращались в свои промозглые, выстуженные дома.

1933

Перевод С. Солодовник.

ТРАПЕЗЫ ЛЮДОВИКА XIV

Десять лет прослужил Бин в налоговом управлении; это была натура вялая и бесконечно ленивая. От монотонного переписывания цифр и букв его могла оторвать лишь необходимость заглянуть в одну из огромных налоговых книг. Когда он раскрывал тяжелый фолиант, ему чудилось, будто под обильными слоями жира и мяса он ощущает тот крохотный мускул, который остался еще от занятий гимнастикой в ученические годы. Тогда он начинал упражняться с книгами, то захлопывал, то раскрывал их вновь, пока не становился свекольно-красным и его пухлое лицо не покрывалось потом. Однако очень скоро он опять погружался в полудрему, клюя носом, писал извещения и вздрагивал, если кто-нибудь из налогоплательщиков слишком громко жаловался на обдираловку. Он сонно таращил глаза на женщину в чепце, которая тараторила без умолку, на старика с дрожащими руками, на коротышку ремесленника — все они роптали на высокие налоги и свою судьбу. Но он был не в состоянии долго удерживать взгляд на одном месте, и глаза его опять обращались к длинным столбцам цифр; чтобы не заснуть, он вынужден бывал подняться под каким-нибудь предлогом в отдел 4 «В», на четвертый этаж. Надеялся, что подъем по лестнице немного взбодрит его, хотелось подвигаться — его смертельно утомляла эта всепоглощающая скука.