Новеллы

— Хуже! — отвечал он. — Ведь дьявол губит душу, но коль захочет, может сделать человека богатым! Сера же делает вас беднее самого Иова и все равно губит душу!

Разговаривая, он походил на телеграфный столб, каких теперь уже больше не ставят. Худой, длиннющий, в белой, сдвинутой на затылок шляпе, в ушах маленькие золотые серьги, которые ясно показывали, что происходит он из полумещанской, полукрестьянской семьи (чего он, впрочем, и не пытался скрывать).

На гладко выбритом, бледном, как у большинства раздражительных людей, лице как–то странно выделялись густые, изогнутые брови, удивительно похожие на пышные усы, которые буйно разрослись здесь, убедившись, что на законном их месте, над губой хозяин и волоску не даст пробиться. Чуть пониже, под сенью бровей, горели необыкновенно живые, ясные и пронзительные глаза; ноздри орлиного носа постоянно вздрагивали и раздувались.

Все соседи любили дона Маттиа.

Они помнили, как он, когда–то такой богатый, приехал сюда разоренным вконец и поселился на этом клочке земли, который купил на деньги, вырученные от продажи городского дома, мебели и драгоценностей жены, умершей от разрыва сердца. Они помнили также, как в первые дни дон Маттиа запирался в своем убогом домишке и никого не желал видеть. Вместе с ним приехала шестнадцатилетняя девушка Яна, которую все приняли вначале за его дочь и которая оказалась младшей сестрой некоего Димы Кьяренцы, того самого негодяя, что предал и разорил дона Маттиа.

За всем этим скрывалась целая история.

Скала знал Кьяренцу еще мальчиком. Тот был круглым сиротой, и дон Маттиа все время помогал ему и его маленькой сестричке; потом он даже взял мальчика к себе и определил его на работу. Убедившись, что паренек умеет и любит работать, он снял в аренду серные копи и сделал его своим компаньоном. Все расходы дон Маттиа взял на себя; Кьяренца должен был лишь надзирать за работами.

Тем временем в доме подрастала Яна (Януцца, как ее ласково называли). Но у дона Маттиа был единственный сын, почти одних лет с Яной, которого звали Нели. Как водится, отец и мать скоро заметили, что юноша и девушка полюбили друг друга, и любовью совсем не братской. И вот, чтобы не держать солому рядом с огнем и оттянуть время, родители решили послать Нели, которому не было еще и восемнадцати, на серные копи. Там он должен был помогать Диме Кьяренце, а через два–три года, если все будет хорошо, они с Яной поженятся.

Мог ли дон Маттиа Скала предполагать, что Дима Кьяренца, которого он подобрал на улице, любил, как родного сына, и сделал своим компаньоном, тот самый Дима Кьяренца, которому он верил, словно самому себе, предаст его, как Иуда предал Христа?

Но так оно и вышло. Этот негодяй сговорился со старшим инженером, с десятниками, весовщиками, возчиками — и все они безнаказанно обсчитывали дона Маттиа на административных расходах, на добытой сере, даже на угле для машин, которые приводили в действие насосы, откачивавшие почвенные воды.

И вот однажды ночью серные копи затопило; рухнула наклонная галерея, стоившая дону Маттиа Скале более трехсот тысяч лир.

В эту страшную ночь Нели был внизу и вместе с другими отчаянно, хотя и безуспешно пытался предотвратить катастрофу. Предчувствуя ненависть, которую отец отныне будет питать к Кьяренце, а быть может, и к ни в чем не повинной Яне, его любимой Яне, и боясь, что его самого сочтут виновником беды (ведь он вовремя не обнаружил и не разоблачил предательства этого иуды, который вскоре должен был стать его шурином), Нели той же ночью скрылся бесследно и навсегда.

Несколько дней спустя умерла мать Нели, за которой любовно ухаживала Яна, и дон Маттиа Скала остался один, потеряв все свое состояние, жену и сына. С ним оставалась лишь Яна, которая, обезумев от горя и стыда, цеплялась за него и не желала никуда уходить; она грозила, что выбросится из окна, если дон Маттиа прогонит ее к брату.

Побежденный ее твердостью, поборов неприязнь, которую вызывало в нем теперь само присутствие этой девушки, дон Маттиа Скала согласился взять ее с собой в деревню. Так обосновался он с Яной, как бы дважды осиротевшей, на купленном им маленьком участке.

Понемногу он стал оправляться от горя и порой даже заговаривал с соседями, рассказывал им о себе и о Яне.

— Ах, так, значит, это не ваша дочь?

— Нет. Но для меня она все равно как родная.

Первое время дон Маттиа стыдился рассказывать о своем прошлом. О сыне он вообще ничего не говорил. Слишком уж болезненная это была рана! Да и что он мог рассказать, если сам ничего не знал! Этим делом давно уже занималась полиция, но пока так ничего и не выяснила.

Однако прошло несколько лет, Яне надоело бесцельно ждать жениха, и она захотела вернуться в город, к брату, который тем временем женился на богатой старухе, по слухам — ростовщице, и сам занялся, ростовщичеством. Теперь он сделался одним из первых богачей в округе.