Новеллы и повести

Погасил Франек послушно свечку и сразу заснул. А пан до самого утра ворочался и звенел кандалами.

Прошло еще года два. И еще столько.

Каждый день в пять утра пана Злотовского из сна вырывала пронзительная дробь барабана, выбивающего каторге побудку; проклятьями встречал он новый проклятый день. Вставая, ругал Франека беспричинно, за что попало, ни за что; и так повторялось много лет.

Каждый день утром наскоро бормотал Франек молитву и мчался за кипятком, чтобы побыстрее подать барину чай. Добродушно слушал панское брюзжание и не отвечал на несправедливые упреки, а только вздыхал, как бы понимая, что не его пан клянет по утрам, а треклятую свою жизнь.

Каждый день, каждый день…

А однажды порвалось звено в кандалах пана Злотовского. Задумался узник. Повели его тотчас же в кузницу и занялись починкой. В несколько минут звено раскалили и склепали заново. Дело обычное, но пан Злотовский очень разволновался.

— Ты посмотри, Франек, железо не выдержало, а человек выдерживает.

— Так от ходьбы перетерлось. Мои-то еще крепкие, потому как я хожу по-здешнему, маленькими шажками. А у барина шаг широкий, нетерпеливый. Дергается цепь на ноге, трется, вот и порвалась.

— Да не о том я. Я говорю, позор человеку, который столько времени носит цепи, что они даже истлели на нем! Это уже не человек, а подлый раб! Человек не позволит себя заковать. А уж если его закуют, пусть он лучше сразу подохнет. О, черт! Ну почему мы тогда в той корчме живьем дались? Что мы, глупцы, выиграли?

— Выиграть-то мы не выиграли, а вот когда корчму-то с нами вместе подожгли да заряды у нас кончились, что оставалось делать?

На том, семнадцатом, году иссякли у пана Злотовского силы. Ничего его больше не трогало, жил он день за днем в полном оцепенении. Не ждал амнистии, о которой мечтали заключенные, не обращал внимания, что жена продолжает писать о новых каких-то попытках, о каких-то глупых своих надеждах. Уже больше не посещало его искушение — взять и покончить с собой. Все равно! Дни текли своим чередом и походили один на другой — серые, одинаковые, неразличимые, скверные каторжные дни. Едва тащилось полудохлое время, и тащился бездумно и безвольно пан Злотовский, куда толкала его пропащая доля.

Пропал интерес к письмам из дома. Омертвело сердце — не было в нем жалости к верной жене, что состарилась в горе, не болело по детям, выросшим без отца. Ни разу за этот последний год не написал он домой. Франек распечатывал письма и читал их пану, а то так и лежали бы нечитанные.

— Ох, барин, ну как же так можно? Для того ли барыня, и паничи, и паненка душевные письма пишут, чтоб их только подлецы писари из нашей канцелярии читали? Да если б о том узнала семья панская в Злотой Воле, это ж какое горе для них было бы. Не пишет барин сам, ну и ладно, нельзя так нельзя. Но написанное-то прочесть — это труда не составляет.

Постоянно толковал он об этом пану, а пан в ответ все одно:

— Отстань, дурак, не твое дело! — А потом и совсем отвечать перестал и молчал, будто оглох, будто сердце у него каменным стало.

Решился тогда Франек и втайне от пана, самовольно написал пани и паненке длинное письмо, в котором откровенно рассказал все, как есть. Осмелился дать совет, чтобы без позволения приехали.

«Потому что с паном так плохо, как никогда еще не бывало. Молчит все, есть не хочет, не глядит ни на кого, а все только прямо перед собой. Глядит, а будто ничего не видит, вот уже месяца два. Меня совсем не слушается, писем не читает, и я ему прочитываю каждое письмо, да только не знаю, слышит ли пан. Пусть бы вельможная пани подумала, может, стоит по причине такого несчастья приехать сюда? Пан-то, как и прежде, не хочет, но если б вельможная пани и паненка проделали такую большую дорогу, наверно, и пан упрямство свое оставил бы, сердце бы его смягчилось».

Писал как умел, и письмо вышло очень даже неплохое. Все про пана описал, об одном забыл — о себе. Подписался просто «Франек», справедливо полагая, что пани о нем известно из прошлых писем барина. А когда в Злотой Воле получили письмо, никто в доме не знал, кто таков этот Франек, простой какой-то человек, вмешивающийся в их семейные дела и дающий советы.

Прошло месяца два, приходит ответ. Читает Франек письмо пану: