«Писал тут нам о тебе какой-то добрый человек, некий Франек, и много грустного сообщил. Кто он такой? Откуда? За что приговорен? Передай ему наш привет и поблагодари за доброе слово. Видно, вы с ним вместе недавно, потому что ты никогда не писал о нем».
Обидно стало мужику, застыдился он чего-то, глянул украдкой на пана, но тот смотрел прямо перед собой пустыми глазами, и неизвестно было, слушает ли он, и, как всегда, неизвестно было, о чем думает.
Понял Франек, что с паном все хуже и хуже. Видный мужчина из себя был, на голову выше Франека, и в плечах шире, и много сильнее. Да только, натура у него была барская. Грызла его тоска, грызла, а сейчас, видно, совсем бедняга извелся. И крепко закручинился верный слуга.
Перестали Злотовского гонять на работу. Две недели словом он ни с кем не перемолвился. Взяли его в лазарет, а когда забирали, попрощался Франек с ним на пороге, и руку поцеловал, и заплакал. Но пан даже не заметил этого. А Франек понимал, что не жилец барин на этом свете и что никогда он с ним больше не свидится.
Остался Франек один-одинешенек, без хозяина, без своего человека, без товарища, с которым вместе горе мыкали столько лет. Места себе не находил, все ему опостылело вдруг. Затих, с людьми не разговаривал, закручинился совсем.
И говорит ему сосед Трегубов, свирепый разбойник, который пять лет рядом с ними на нарах спал и пять лет беспрерывно издевался над мужиком:
— Плохо тебе, холоп, без пана, некому прислуживать, некому руки целовать. А иди, дурак, ко мне в службу. Из меня-то хозяин получше будет…
Тосковал Франек, о здоровье пана справлялся, записки писал. Но пан не отвечал, а фельдшер говорил, что умирает он. Вздыхал мужик, горевал и думал о барине уже как о покойнике. И все удивлялся: вот ведь как жизнь-то кончил богатый помещик, чистокровный шляхтич, барин с головы до пят, владелец Злотой Воли, Злотой и Злотовки.
Вспоминал его добром и с благодарностью. За хозяйскую заботу, за братскую помощь, за чай и сахар, за равный дележ всего, что присылала пани, за великую науку, которую по большой доброте своей преподал он ему.
Вспоминал давнее время, когда пришел он в имение Злотую Волю батраком. Точно солнце на небе был для него пан, Франек в глаза ему даже посмотреть страшился. Богатый пан, гордый, сильный и пригожий. Люди его любили, хоть горяч он был и никогда не расставался с арапником. А так справедливый был хозяин: работу спрашивал, но и о людях заботу имел. Одно плохо, что управляющего да собак экономов распустил, драться им позволял. Из-за этих холопов лютых, а особенно из-за одного изверга — старосты Падуха — в Злотой Воле ад был, как, впрочем, было в те времена по всей округе, да и везде.
Пять лет работал Франек в имении, а еще ни разу с паном разговаривать не довелось. На шестом году, в жатву, перевернулся у него на меже воз; слега сползла к краю. А тут, откуда ни возьмись, сам пан на Лысом по жнивью скачет, подскакал и, давай кричать — дождь собирался и мешкать было нельзя.
— Не виноват я, барин, — слега сползла! Сама собой набок свернулась…
— Я, что ли, буду за слегой смотреть? О чем думал, скотина, когда утром в поле выезжал?
И — раз! раз! — точно живым огнем по спине провел. Долго помнил Франек острый вкус помещичьей плетки. Но зла не держал и любил глядеть, как пан едет на Лысом по полю, приятно было посмотреть и на красавца пана и на красавца жеребца.
Потом ввели новые порядки, и стали люди поговаривать, что у шляхты война будет с царем.
Разное болтали мужики, по-разному, и помещики поступали. Пан Злотовский со своими крестьянами сразу договорился. Еще на святого Михаила, за год до войны, перестали мужики ходить на барщину, а кто приходил, получал поденно. И так было во всех имениях Злотовского.
Война надвигалась, и услыхать можно было всякое, правду и враки, слухи самые чудны́е. Баламутился народ и не знал, чего ждать. Наконец началось, но и тогда мужикам яснее не стало. Мало кто понимал, и все чего-то ожидали.
В мае проходил мимо Злотой Воли большой отряд и стал лагерем в лесу. Из имения на пятнадцати возах послали всего, чего надо: овса, сена, картошки, сала, солонины, пару бочек сивухи с винокурни, да трех волов, да двадцать баранов погнали. Сам пан и пани ехали следом в экипаже. Приехали в лес — Франеку страшно любопытно было глянуть на польское войско. Барин с командирами беседует. Падух велит возы разгружать, а сам подгоняет, как всегда, торопит.
Франек да еще один работник спускали с возу по доске бочку сивухи. Что-то неладно получилось, бочка полетела, клепки чуток разошлись и потекла она. Как начал тут Падух браниться, как пошел драться. В кровь Франеку лицо разбил, а тот стоит, только глазами хлопает.