Новеллы и повести

Они шептали о вещах таинственных, о вещах страшных, непостижимых. Все до одного сговорились против него и хотят внушить ему неслыханную ложь, хотят впутать его в тяжкое, опасное дело. Он не знал какое, но цепенел от страха. Как он сюда попал? Этот невероятно трудный вопрос терзал его каждый день с утра.

Он мучительно тер лоб в бесплодном напряжении мысли. Угнетающая, тоскливая боль этих усилий была ему хорошо знакома. О, как давно уже бьется он так сам с собой, вырывается, будто из болота, а сам погружается все глубже и глубже! У него нет сил — сейчас он захлебнется. Приходила последняя степень отчаяния — и это он уже испытал. Доколе, доколе же?

А ведь был способ справиться со всем этим: и с бесчисленными врагами, затаившимися под одеялами, и со слепящим светом, рвущимся из всех окон, и со страшным деревом, и с птицей, пробуждающей в нем какой-то ужас. Есть, есть такой способ, но это не простое дело — надо проснуться…

Он сознавал, что спит, вроде бы всегда помнил об этом, но нагромождение снов было слишком чудовищным, оно парализовало его, втягивало в водоворот столь жутких событий, окружало со всех сторон такими страшилищами, его подавляли настолько дикие кошмары, что он всякий раз терял слабую ниточку своей памяти и переставал сопротивляться. Он пробуждался постоянно, но это было заблуждение, ибо из сна он впадал в сон. Это были сны в снах, как ходы и разветвления темной пещеры. Он блуждал по ней и запутывался все больше. Нигде ни огонька, ни выхода… Сны давили его, сны швыряли его по свету с бешеной силой.

Они похищали его из дома в тот вечерний час, когда он спокойно покуривал трубку и говорил с женой, держа в а коленях Жюля и Анетту, а секундой позже, с той же самой трубкой в зубах, он уже цепенел от ужаса и умирал на другом конце Франции, погрязнув в ледяной жиже среди ужасного грохота и треска, дрожа от холода, дрожа от страха перед смертью, от страха перед сержантом.

Он боится его ужасно, боится так, что это изумляет его самого — даже во сне. Бояться старого соседа, мельника из Морже, с которым они знакомы с малых лет? А он, Дужар, боится, потому что уже пора вылезать из смердящей трупами ледяной лужи, из этой глубокой, безопасной ямы и идти вперед, туда, где строчит, захлебывается, лает, грохочет и беснуется адская машина.

Мельник Мишлен толкает его в бок, мгновение они в упор смотрят друг на друга, и на лице сержанта, как в зеркале, он видит отражение собственного страха. В яму грязи вползает головой вперед их старый знакомый, аптекарь из Понса, господин Дюжарден. С минуту они сидят втроем в тесной дыре. Аптекарь в каске и весь залеплен слоем глины, он клацает зубами и от страха не может вымолвить ни слова. Но мельник уже сообразил, в чем тут дело, он вскакивает и бьет Дужара прикладом карабина, глядя с опаской в лицо аптекаря. Бьет еще раз, второй, третий. Дужар скрипит зубами, но вылезать все-таки придется… На минуту ему приходит в голову такая простая мысль — заколоть их сейчас обоих штыком, вот тут, сразу, немедленно, пока никто не видит. Избавиться от них, а самому остаться здесь, отсидеться в безопасной яме. Но мельник бьет его в четвертый раз, и мысль исчезает. Аптекарь-поручик что-то кричит ему. Разобрать невозможно, но Дужар знает, что кричит-то он только от страха. А жена смеется в комнате. «Чего ты так смеешься, Зелина?» — «Иди посмотри, только скорее. Ха-ха-ха!..»

И то сон, и это, все так перепуталось — все сон! И вот он уже смеется вместе с женой, да и как не смеяться, если аптекарь с удочкой в руке бредет по пояс в илистом пруду — так и съехал на дернине с подмытого берега. Мельник стоит на плотине, держится за бока, и даже здесь слышно, как он гогочет. Хо-хо-хо!

Когда это было? Давно? Нет. Только что? Нет, это происходит как раз теперь! Но и теперь же, в это самое мгновение, тут же, справа, на соседней койке, из-под одеяла высовывается черная кучерявая башка и страшное черное лицо. Светятся белки глаз, блестят зубы. Что тут рядом с ним делает этот негр, настоящий негр? Дужар ни разу в жизни не видел негра, он приглядывается к нему с интересом, полным, впрочем, отвращения и сожаления. Потом отодвигается немного, потому что черномазый переваливается навзничь, широко разбрасывает руки и почти касается его постели огромной лапой с желтой ладонью. При виде этой ладони Дужара охватывает омерзение. Черный закрывает глаза, храпит и стонет во сне.

И что может сниться негру?! Трудный вопрос, тем более, что негр вовсе не настоящий, он только снится ему, как и все остальное. Это успокаивает.