Он просыпается наконец — какое счастье! Нет трупов, нет толпы родственников. Он дышит глубоко, с громадным облегчением: ушли прочь видения, с него снято бремя преступления и позора. Он пришел в себя. Он не виноват, он храбрый солдат, достойный похвалы — как-никак, одной гранатой уложил сразу трех немцев. Капитан Флешар хлопает его по плечу.
— Хорошо, Дужар, молодец!
Замечательные глаза у капитана! Этот человек — тайная любовь Дужара, его опекун, брат, друг. Они, правда, никогда еще не разговаривали между собой, но это ничего, просто у них нет времени. Одним взглядом капитан умеет показать, что понимает Дужара, как себя самого. Взглянет, а глаза говорят будто живым голосом:
— Боишься, Дужар? Это ничего — все боятся, и я тоже.
И в жестоком, ураганном огне, когда через час уже все становится безумием, кошмаром и непотребством. Во время атаки, в тесном немецком окопе, когда в ход идут ножи. В облаке газов, когда маска в конце концов начинает жечь и душить. Этот взгляд возвращает ему смелость и способность выстоять.
— Тяжело, Дужар?
— Все в порядке, господин капитан!
В череде жестоких снов появление этого человека — одна-единственная светлая явь, благословение для истерзанной души. Он появляется и исчезает, но всегда находится где-то поблизости, никогда не опоздает, успеет вовремя, когда уже совсем невмоготу.
…Пока наконец из черного дыма, из клубов сажи и едкого смрада не выскочит чудовище в каске, с огромными страшными глазами, с длинным рылом вместо лица. Опоясанный железной змеей, с тяжелым ящиком на спине, он прицелится блестящей трубой и выстрелит огнем и дымом. Совсем как человек, который гасит пожар, он поливает перед собой направо и налево шипящей жидкостью. И загораются балки, доски, горит земля, и люди превращаются в живые факелы. Дужар жмется к наружной стене окопа, втискивается в тесную щель между мешками с песком. Но прежде чем он спрячется, он увидит на месте капитана Флешара столб огня.
Напрасно с тех пор он ищет его и зовет на помощь — он остался один-одинешенек, увлеченный в странные миры, беспомощный и беззащитный в потоке ужасных загадок. Его терзают видения и чудовища, в мозг пробираются тучи мошкары и выедают в нем любую мысль, любое воспоминание о самом себе. В этом хаосе один капитан Флешар и был непререкаемой истиной. Дужар крепко цепляется за его светлый образ. Не важно, что он сгорел и навеки умер, — это был дурацкий сон и ничего больше. Но сегодня, так завтра, а может быть, через минуту, вот сейчас, капитан вернется, встанет перед ним и взглянет ему в глаза.
— Что, Дужар, неважные у нас делишки?
— Отчего, господин капитан, теперь вроде совсем неплохо.
— Держись же, Дужар!
— Так точно, господин капитан, все выдержим!
Это была тоска покинутого ребенка, святая мечта об одном-единственном — взглянуть в глаза капитана, почувствовать его рядом. Он один способен разбудить его ото сна и вернуть к действительности. Один этот человек заслоняет собой от него все остальное, что выплывало из пучины бессмысленности. Неправдоподобной была жена, светловолосая, крепкая Зелина, неправдоподобными были дети и виноградник, поднимающийся ступенями в гору, где на вершине на фоне неба стояла белая стена с персиковыми деревьями перед ней. И пес Бабу, который понимал все, что ему говорили. И сосед, старый Рене Гупи, у которого все перемерли и которому Дужар частенько помогал в разных хозяйственных делах. И светлая, широкая рыночная площадь с собором в городе Морже, где было столько богатых магазинов и трактир матушки Россиньо, всегда полный приятных людей, с которыми можно было не только поболтать, но и неплохо выпить.
Неправдоподобный, далекий, давний предавний Дужар и тысяча других его ипостасей в бесчисленных местах и в различные времена — все, все ждало избавителя. А капитан не подавал признаков жизни.
— Это значит, он помнит обо мне и когда-нибудь явится, — утешал себя Дужар в минуты крайнего отчаяния.
Так шло время. Необыкновенное это было время; казалось, оно длится уже многие годы, но точно так же оно могло быть одним днем, часом и даже — почему бы нет? — одной секундой. Кто знает, может быть, это действительно была какая-то страшная секунда в черной ночи, какое-то мгновение, насыщенное, переполненное снами, событиями, ужасами, которые, в сущности, занимают ничтожно мало места и мчатся, улетая нескончаемой вереницей молний. Однако выходило, что это долгие тяжкие годы, на которые он обречен несправедливо, из-за какой-то роковой ошибки.