Новичкам везет

– О да, – сказала она, увидев гримасу у той на лице. – Впереди длинный день. Понадобится тонна углеводов, ты и так ужасная худышка.

К пятьдесят пятому километру Ава уже больше не гордилась своей выносливостью. Ноги как деревянные, еле двигаются. Она не видела перед собой ничего, кроме тротуара. На привале можно долить бодрящего спортивного напитка во фляжку, прихватить пакетик чипсов или печенья, заклеить натертые ноги. Это вам не холмы вокруг Лос-Анджелеса. Там было весело, там были новые запахи. Тут совсем не так. Теперь главное – не сойти с дистанции, не оказаться в одном из тех автобусов, которые подбирают отстающих. Остановки на переходах через улицы немножко помогают, но стоит шагнуть с тротуара на мостовую, как мышцы снова натягивались канатами. Шаг за шагом, левой-правой, а вдоль дороги – друзья и родные, хлопают, подбадривают, протягивают лакричные конфеты, шоколадки, носовые платки. Вот они стоят, матери, отцы, дети, друзья, держат фотографии. Хорошо, что у нее темные очки, можно не вглядываться.

У Элейн фотография дочери, Дианы, пришпилена к майке. До чего же она красивая – длинные черные волосы, огромные карие глаза, высокие, как у матери, скулы. И лицо такое радостное и спокойное. Каждый, проходя мимо, говорит Элейн, какая красивая у нее была дочка. На привалах женщины подходят поближе, обнимают. Те, кто стоит вдоль дороги, протягивают руки, гладят по плечу.

– Как вы переносите все эти разговоры? – спросила Ава. – Ужас какой.

В тот день, когда умерла мама, она взяла мамины любимые духи и спрятала их за книжками на полке. Как будто схоронила там все свои воспоминания о маме. Она знала, что будет с духами, стоит только открыть флакон.

– Думаешь, ужас? – переспросила Элейн. – Мне так легче.

Ава не могла отвести глаз от всех этих костюмов, накидок из розовых перьев, переливающихся бюстгальтеров, надетых поверх маек, ниток пронзительно-розовых бус. Какой странный, огромный маскарад, Масленица, Марди Гра. И эти эмоции – радость, грусть, усталость, целеустремленность – все напоказ, как лифчик поверх одежды. А она, статистка в коричневом на заднем плане, уныло тащится в ликующей толпе. Хотя нет, все эти люди с фотографиями, которые то и дело лезут обниматься, все эти развеселые зрители, гудящие машины, салютующие прохожие помогают отвлечься. Да и сил прибавляют.

Когда Ава была маленькой, мама ее поругивала: «Не все носом жить, детка. Пойди погуляй с Кейт, залезь на дерево».

Ну вот, теперь уж она гуляет так гуляет. Сто километром носом не пройдешь. Смешно даже. Она улыбнулась, и кто-то рядом улыбнулся в ответ.

– Расскажи про маму, – попросила Элейн.

На сегодня осталось пройти еще километров восемь, не больше, и Элейн настроилась поговорить. Они, перепрыгивая с одной темы на другую, уже обсудили политику, путешествия, ухажеров Авы, покойного мужа Элейн. Ничего не скажешь, отвлекает. К этому моменту Аве казалось, что она превратилась в автомат, переставляет ноги, а мысли летают незнамо где. Теперь маршрут проходил по широкой беговой дорожке вдоль речушки с зацветшей водой. Местные жители иногда пробегали или проезжали на велосипеде навстречу и изумлялись потоку одетых в розовое мужчин и женщин. Элейн сорвала с кустика у дороги ягоду, протянула Аве.

Ава не сводила глаз с ягодки на ладони.

– Что с тобой?

– Черника. Когда я была маленькая, мы каждый апрель с родителями договаривались – чур, не есть чернику до августа, пока не созреет. Чтобы по-настоящему насладиться вкусом. Папа называл это «постом в Сиэтле».

Она помолчала.

– Мама совершенно не умела терпеть. Тайком убегала на черничную поляну у берега, а отец ловил ее и тащил обратно. Они так хохотали. Она за это старалась подсунуть ему черничный джем, чтобы он первым пост нарушил. Но он всегда замечал.

Ава положила теплую иссиня-черную ягодку в рот. А запах-то! – самая суть лета.

– Всегда забываю, до чего же они вкусные.

Настал третий день. Ава проснулась от радостного гудения в соседних палатках. Что бы там ни было, сегодня последний день. Она посмотрела на часы. 4.15. Нет смысла засыпать еще на полчаса. Она тихонько выскользнула из палатки.

Неподалеку тускло светилась палатка-столовая. Волонтеры уже готовили завтрак. Ага, пахнет жареным беконом и горячим шоколадом, раскаленным маслом и яичницей. В животе сразу же заурчало.

Она вернулась через полчаса, два стаканчика кофе в руках. Из палатки как раз показалась грива седых, растрепанных волос.

– Привет! Готовы к ударному броску?

– Боже ты мой, кто это у нас такой бодрый спозаранку? – Элейн вылезла наружу и потянулась. Потом заправила высунувшийся ярлычок на майке Авы, с улыбкой взяла стаканчик кофе и сунула нос в поднимающийся пар.